Впрочем, и безо всяких запахов поводов для беспокойства хватало.

Слух тоже не бездельничал, и это мягко сказано. По сути, он давал львиную долю информации, но, увы, далеко не всю ее можно было интерпретировать. Шуршание, звяканье, ровное непонятное шипение, какое-то едва различимое бормотание, затем приглушенный стук, следом сухой щелчок и громкий, совершенно незнакомый мужской голос, четко проговаривая каждое слово, произнес:

– Пистолет, я Граната, прием. Пистолет, я Граната, прием. Да мать же вашу, в печку этот тухлый ящик, барахло убогое!

– Зырик, ты что рубать будешь: куриную или грибную? – спросили другим голосом, таким же молодым, как первый.

Невидимый Зырик в сердцах ответил одним рифмующимся словом, крайне нецензурно, на что его такой же невидимый собеседник, тщательно пытающийся показать, что он и сам высказываться мастак, но считает себя выше этого, ответил:

– Значит, на тебя куриную забиваю. И за базаром следи, с такими словами и накосячить недолго, сразу зацепятся.

– Припрется Наган, по-любому всех накосячившими выставит, если Скат так и будет фигней страдать. Слышь, давай мне лучше грибную.

– А сразу сказать нельзя было?

– А че не так?

– А то, что я уже распечатывать начал.

– Ты че, братану вонючий бич-пакет зажал? В жабу перекрасился?

– Твои братаны по свежим кластерам урчат, не того ты жлобом выставляешь. А лапша нормальная.

– Ролик, ты гонишь, лапша должна быть лапшой, а не хренью, из нефти и картона сделанной. Желудок не обманешь.

– Тебе что, шомполом ее запихивают? Что-то не нравится – свободен.

– Да просто достало меня все это. Че за дела вообще?

– Думаешь, меня не достало?

– Да я вообще ничего не думаю, тут думать нечего. Когда мы уже свалим отсюда? Скат всю печень проел. Все ему не так, и жрачка у него тоже никакая. Да и че я вообще забыл на западе, я на такое не подписывался, когда в роту шел.

– Пока залет не отработаешь, будешь там, куда пальцем покажут.

– Да я сгнию раньше, чем такое отработаю, на бабло полисовские четко ставят.

– Ну а че ты от них хотел?