— Вы понимаете, о чем я говорю. Кандра — мой деловой партнер, а главное, она мне нравится.

— Кандра нравится многим.

— Я не стану путаться с вами. Это грязно и стыдно.

Темные глаза Ричарда сузились.

— Ладно, будь по-вашему.

Суини изумленно вскинула брови.

— Как это?

— Я оставлю вас в покое, но только до тех пор, когда с разводом будет покончено. А уж потом… — Ричард пожал плечами и умолк, но по тому, как он смотрел на нее, Суини отлично поняла, что значит это «потом». — Позвольте задать один вопрос: как ваше имя?

— Что? — У Суини отвалилась челюсть.

— Ваше имя. Как вас зовут? Я не желаю называть по фамилии женщину, с которой спал.

— Но ведь мы не… — заговорила Суини, но тут же сердито сверкнула глазам. Чем же еще она занималась только что, если не спала с Ричардом? — Вам придется обращаться ко мне по фамилии, — отрезала она. — Это единственное имя, на которое я отзываюсь.

— Понятно. И все же я хочу услышать ответ, — нудно настаивал Ричард. — Вселяясь в квартиру, вы подписали договор, так что мне ничего не стоит узнать ваше имя.

Глаза Суини засверкали еще ярче.

— Парис, — резко бросила она.

— Что — Парис? — не понял Ричард.

— Это мое имя, — буркнула Суини. — Пишется с одним «р». Как город Париж. Как древний грек Парис Сэмилл, если уж вам хочется знать всю подноготную. Но если вы когда-нибудь — хоть раз! — назовете меня этим именем, то пожалеете об этом.

Ричард поднялся, взял пиджак и, посмотрев на часы, сдержал улыбку.

— Хорошо, — согласился он. — Обещаю никогда не называть вас так, как вам не нравится. — И не успела Суини уклониться, как Ричард нагнулся и еще раз поцеловал ее. — Я оставлю вас в покое, — повторил он. — Но когда с разводом будет покончено, вернусь.

Суини, не вымолвив ни слова, смотрела, как Ричард покидает ее квартиру. Что это было? Угроза или обещание? Решение зависело от нее, но Суини понятия не имела, каким оно будет. Она знала только одно — поцелуй Ричарда навсегда лишил ее покоя.

Суини брала то один холст, то другой, раздумывая, какие из них отнести в салон. Ни одна картина ей не нравилась, а мысль о том, что их увидят посторонние, приводила ее в замешательство. Яркие цвета казались художнице ребяческими, безвкусными. Дважды она порывалась позвонить Кандре и сообщить, что в конце концов решила ничего не приносить, и оба раза останавливала себя. Если ее работы никуда не годятся, необходимо выяснить это наверняка и больше не тратить время впустую. Суини размышляла, что будет делать, если ее картины действительно хлам; может, отправиться к психоаналитику? Если у писателей бывает творческий тупик, то нечто подобное должно случаться и у художников.