Книги

Тени таятся во мраке

22
18
20
22
24
26
28
30

— А Вы что думали, мой дорогой Петр Людвигович? Что у этих субъектов масштабы местечковые? Нет, господа эти мыслят весьма широко. Можно сказать — по-европейски, а не по-еврейски. Но, ясное дело, что ни Владимир Александрович, ни Сергей Юльевич, удовольствия такого им не доставят. И они, после того, как Виктор Михайлович им все изложил, поняли это прекрасно. Поэтому, в моем разумении, отказ партии эсэров был очевиден и предрешен.

— Но тогда зачем же…

— Зачем их было приглашать? Да, чтобы эсдеки почувствовали конкуренцию! — тихо рассмеялся Лопухин, — Жадность, она города сдает, знаете ли…

Хотя, лично я не сомневался, что именно эти джентльмены созреют быстро. И на то есть ряд объективных причин. Первая — это их главный идеологический постулат о свержении капиталистического строя. Нетрудно сложить два и два, чтобы понять, что нынешний ход дел лишь модернизирует и укрепляет в России капиталистические начала. Вторая — эсдекам, после исчезновения японской кормушки, критически нужны деньги. И третья — у господина Ульянова появился шанс безбоязненно свести свои личные счеты с семейной линией покойного Императора Александра Александровича, а мстительность азиата, как Вы должны бы были заметить, прямо-таки на физиономии у него написана.

Что же до его последней просьбы, то, конечно, мы попытаемся вытащить Красина и его подельников. Попытка — не пытка, а ассигнации многие двери открывают, и от камер тюремных в том числе. Но, насколько я понимаю, даже если не выгорит дельце, потеря сия не критическая. За Уралом и среди кавказских абреков у товарищей эсдеков еще как минимум три весьма эффективных банды мокрушников-экспорприаторов…

— Но, все-таки, Алексей Александрович, неужели Вы считаете, что силовая замена царя — это единственный, оставшийся выход в складывающейся ситуации?

— Скажите, о чем все вокруг твердят с первых дней царствования Николая? Верно: о наследнике. Слыханное ли это дело при сильном государе?.. И вдруг Ники переродился? Не верю я в сказки. Просто те люди, что нынче сгруппировались вокруг трона, развернули его в определенном направлении. А стоит ли России двигаться по такому пути?

— Но, послушайте, ведь Ульянов и его компания, принимая эти предложения, скорее всего, рассчитывают на то, что, получив доступ к парламенту, к национальным газетам, к губернаторским постам даже, смогут использовать все это для подготовки той же самой, вожделенной их «пролетарской революции»! Чем сейчас в Европе и занимаются…

— Безусловно, Петр Людвигович. Для чего же еще? — безмятежно улыбнулся, снимая пенсне, Лопухин, — Но и мы не лыком шиты, не так ли?

— Совсем не разделяю я Вашего олимпийского спокойствия. Мы с огнем играем. Этот господин Ульянов — великий интеллектуал и, очевидно, упорный, уверенный в себе, в своих товарищах и своих идеях человек. Невольно сравнив его с Сергеем Юльевичем, я вынужден был признать, что это более чем достойные противники. А то, что он просчитал Ваши идеи наперед, для меня — несомненно. Но, понимая, что честной расплаты не будет, тем не менее, решил принять предложение…

— И это — замечательно, — неторопливо протирая платочком стекла своего зрительного прибора, констатировал бывший директор полицейского департамента, — Пусть только свою работу выполнят. Это сейчас главное.

Глава 3

После бала

Париж, Токио, Вена, Лондон, Колорадо. Март-апрель 1905-го года

Вагон плавно покачивался, ритмично и мягко пересчитывая рельсовые стыки. В его окнах, окрашенных в розовые тона заката и покрытых мелкими блестками капель только что отшумевшего мимолетного дождя, отражались перистые облака и бездонное синее небо, перечеркнутое сияющим многоцветьем радуги. В Европу спешила весна…

Совсем скоро потеплеет, начнут распускаться тщательно обрезанные, белоствольные сады, зазеленеют геометрически безупречно расчерченные поля, разделяющие их бокажи, и шпалеры стосковавшихся по жаркому солнцу ухоженных виноградников. Вернувшись из дальних странствий, радостно защебечут у гнезд птицы, нарядная молодежь потянется на вечерние гулянья, а на лавочки выберутся степенные старики и чинные старушки.

Идиллическая картина гармонии природы и цивилизации. Однако, на сердце и на душе у зябко кутавшего шею в шерстяной вязаный шарф высокого джентльмена, было холодно и тоскливо. После завтрака в буфете, он одиноко стоял в вагонном проходе, задержавшись у окна, и почему-то не торопился заходить в уютное, пульмановское купе.

Возможно, это вид пробуждающейся природы властно поманил его взгляд. А может быть, дело было в том, что он никак не мог оторвать глаз от скрывающихся вдали крепостных валов Меца? От развевающихся над их гранитом и бетоном на высоких флагштоках огромных германских знамен, мимо которых его дрезденский курьерский прошел не более четверти часа назад…

До парижского вокзала Гёр де Л’Ес чуть больше двух сотен миль пути. А за спиной их — без малого полторы тысячи. Псков, Вильна, Варшава, Дрезден, Майнц, Страсбург. Бескрайние русские леса. Приземистая, грозная Псковская крепость на берегу только что вскрывшейся, несущей льдины, но прозрачной, словно студеное стекло, реки. Грязные проселки, деревни, телеги. Луковки невзрачных деревянных церквушек. Лапти, обмотки. Медленно оттаивающие поля…

Чистенькие, аккуратные, словно братья-близнецы похожие один на другой, немецкие городки с замощенными брусчаткой улочками, готическими кирхами и цветочными клумбами. Огороженные ровными штакетниками скотные выпасы, симметричные ряды хлевов и конюшен. Плацы и краснокирпичные приземистые корпуса казарм. Шлагбаумы, караульные будки. Станции и депо, полустанки со стрелками и разъездами…

И еще — трубы. Кирпичные, дымящие, словно их стальные морские сестры на куда-то спешащих корабельных эскадрах. Трубы заводов и фабрик. Их десятки, сотни. Маленьких и больших, высоких и не очень, рядом и вдали…