— Предположения... Вздор! Никто из них не мог знать. Они до сих пор ломают головы над этим. — Тетя устремила на меня взгляд своих изумрудных глаз, они притягивали, как магниты, раз заглянув в них, невозможно было не повторить этого вновь и вновь. — Да, я хотела остаться легендой. Для этого надо уйти, когда достигаешь самой вершины. На это способны лишь самые смелые. Гарбо решилась на это и выиграла. Но ей, конечно, было далеко до меня. Понселла сделала это в опере, и ее сохранившийся образ превзошел живую Понселлу. Но я действительно была прекрасна. И знала, что многие годы спустя их всех будет продолжать мучить вопрос: почему я это сделала?

Мэгги положила альбом на стол. И вдруг я подумала, что она, должно быть, очень часто рассматривает его, возвращаясь в лучшие годы молодости и славы.

— Но это вовсе не главная причина. Нет, я говорила правду, когда уходила. Я хотела посвятить себя карьере сына.

— Это очень благородно с вашей стороны, — сказала я, чувствуя, что от меня требуется хоть какая-нибудь реакция.

Она рассмеялась.

— В том-то и дело, что это не похоже на благородство. И все те, кто знал меня, особенно собиратели сплетен, могли бы сказать тебе то же самое. Их бесило, потому что они знали, что мне не присуще благородство. Кому угодно, но не Мэгги Бэрк. И это было моей маленькой шуткой над ними.

Тетя снова пристально посмотрела на меня. Глаза ее лихорадочно блестели.

— Кино было моей жизнью, понимаешь. Оно было мне необходимо, как воздух. Но я не могла не видеть, что скоро для меня все закончится. Мне уже было почти сорок. Еще лет десять, и никакой грим, никакая искра Божия уже не помогли бы мне удержаться на вершине. Мне пришлось бы играть второстепенные роли, а я никогда не пошла бы на это. Я лишила их удовольствия лицемерно сочувствовать и смеяться у меня за спиной. Со мной это не пройдет. У меня был друг, который работал на телевидении. Он говорил, что телевидение убьет кинематограф еще на моем веку. Он говорил, что я со свистом вылечу, потому что на телевидение придут совершенно новые, молодые звезды.

Мэгги была очень взволнована. Она нервно размахивала руками, словно разгоняя витающие вокруг нее призраки прошлого.

— И я сделала выбор! Я решила превратить Бадди в звезду. Было видно, что у мальчишки есть талант. К тому времени у него уже был небольшой успех в фильме «Оловянный солдатик». И я чувствовала, что со своим опытом могла сделать его великим, поднять на вершины, недоступные другим. Темпл, Оуни, Бэртоломью, Гарланд — по сравнению с Бадди — не больше, чем заводные игрушки! Я пообещала себе добиться для него такой же славы, какая была у меня. Понимаешь, он стал бы продолжением моей собственной карьеры. Он стал бы новой звездой, нужной телевидению. И я продолжилась бы в нем...

Мэгги замолчала, прижав руки к груди. А я лихорадочно соображала, что сказать, чтобы успокоить тетю. Чрезмерное волнение было ей совершенно ни к чему.

— И все же я думаю, что это великий поступок — уйти ради карьеры сына. Ведь можно было продолжать успешно сниматься. В конце концов, у вас еще было в запасе по меньшей мере лет десять! — сказала я.

— Но беда в том, что я не ушла, — голос ее срывался. — Если бы я все бросила, Бадди сейчас был бы жив и занимал предназначенное ему место среди величайших звезд. Но я не смогла вовремя уйти от собственной славы.

— А я думала, вы тогда уже не снимались... Мэгги перебила меня. Глаза ее расширились.

— Конечно, не снималась! Но я не смогла отказаться от всего, что окружает жизнь звезды. Я не смогла отказаться от вечеринок, банкетов, презентаций, роскошной жизни богемы. И из-за этого убила Бадди!

Она закрыла лицо руками и зарыдала. Секунду я беспомощно стояла, уставившись на несчастное разбитое существо, в которое вдруг превратилась Мэгги. Что она имела в виду, говоря, что убила сына? В моей памяти внезапно возник портрет, висящий в моей комнате. Портрет Бадди. Его огромные глаза насмешливо смотрели сверху вниз, будто скрывая никому не известную тайну. Я начала успокаивать тетю, не переставая спрашивать себя: что же это за тайна?