— Этот, в белом? Так он не «шестерка», а лучший мой специалист. Банки там, сейфы, замки. Словом, бугор-бухгалтер.

— Буг… что? — Брови Пако приподнялись.

— Счетовод. Деньги мои считает.

— Деньги, значит… Деньги — это хорошо, деньги счет любят, если есть чего считать. Только смурной он какой-то, хоть и в шикарном прикиде. И тощий. Не похож на бугра.

— Утомился, — пояснил Саймон. — Много денег, много работы, а скоро еще прибавится. Соображаешь? Зачем же мне отстрельщиком идти? Я лучше пойду туда, где песюки мешками меряют, а не горстями.

— Верно, — согласился Пако, — верно, парень. И если ты знаешь такое место, я сам к тебе в отстрельщики наймусь.

— Знаю. — Саймон кивнул очнувшемуся бармену на бочку, и когда пиво было подано — не в жалком стакане, а в двухлитровой кружке, — отхлебнул, поморщился, вытер пену с губ и повторил: — Знаю! Вроде до Первого государственного тут недалеко? И транспорт у нас имеется… там, под баобабом. Отчего ж не съездить, э?

— Ну, хозяин! — Кобелино вскочил, в восторге хлопнув себя по ляжкам. — Ну круто берешь! Одно слово — «железный кулак»! — Он повернулся к Гробовщику, с гордостью выпятив грудь. — Ясно, с кем я пришел? Понял, кто мой хозяин? Не дон-хрен Огибалов с Пустоши! Вот как надо! Не шестерить на «плащей» и «штыков», а разом загрести песюки! Мешками! А у кого песюки, особенно в мешках, тот…

— Закрой хайло; Кобель! — прервал Гробовщик, разглядывая Саймона с новым и уважительным интересом. Будто прислушиваясь, он наклонил голову к плечу, коснулся лысины, поскреб темя и произнес: — Помстилось мне или нет? Кто-то про Кулака помянул? Того ли, который из Сан-Эстакадо?

— А если того, договорились? Пако снова поскреб лысину.

— Почему ж нет? Если головой ты работаешь как кулаками… Всякому лестно пойти с таким главарем. — Он сунул пальцы в рот, пронзительно свистнул и приказал: — Ну, бразильяне, становись! Покажем товар лицом!

Побитые Саймоном, кроме коротышки-усача, начали шустро строиться в шеренгу. Вернулся выброшенный в окно, встал рядом со своими мордастыми приятелями; ещё двое вылезли из тайного хода, который скрывался за буфетом и, очевидно, вел в подвальное помещение. Кажется, в банде Гробовщика уважали дисциплину.

— Вот, — произнес Пако, кивая на трех мордоворотов-бильярдистов, — вот мои качки, Скоба, Пехота и Блиндаж. Скоба у них за старшего. Не так чтобы бугор, но все же кочка на ровном месте. Мозгов мало, зато сила есть.

— Есть, — согласился Саймон, отхлебнул из кружки и поглядел на расколотый о стойку бильярдный кий.

— Сласть и Шило — рядовые, а эти, — Пако ткнул в парочку вновь прибывших, — Хачо и Огузок, отстрельщики. Коротышка, — он повернулся к усатому бармену, который сосредоточенно щупал челюсть, — мой паханито, заведение держит, то бишь «Красного коня». Ну, и другие есть. Бойцы, «шестерки», стукачи. И все при деле, все трудятся, крутятся-вертятся. Кто гробы сбывает, кто шустрит по «черному» для Монтальвашки, а кто… — Вытянув палец, Гробовщик прищелкнул языком, имитируя выстрел. — Но банков мы не обтрясали. И никто не тряс, сынок, сколь мне помнится. Ни вольные, ни гаучо, ни остальные отморозки.

— У меня большой опыт, — отозвался Саймон, не уточняя, где и как он обзавелся подобным редкостным умением.

— Опыт — это хорошо, ежели с нами поделишься, не соврешь. А зачем тебе врать, сынок? Вроде ты не «шестерка», парень с понятием и размахом. Соображаешь, э? Будут деньги, будут люди, и будет новый дон. Может, ты, а может, — я… — Оглядев своих громил, Пако закончил мысль: — И все мы станем «железными кулаками». Не хуже синезадых, э?

В кружке показалось дно. Саймон сделал последний большой глоток и, глядя, как оседает пена на стеклянных стенках, произнес:

— Договорились.

* * *

Полутьма казалась теплой, нежной, обволакивающей. В свете звезд, мерцавших над патио, Саймон видел, как блестят глаза девушки, чувствовал, как льнет к нему нагое покорное тело. Оно тоже было теплым и нежным — как ночной полумрак, накрывший шелковой темной вуалью город на океанском берегу, заросшие лесом холмы, дороги, поля, фруктовые рощи и гавань с судами, замершими на антрацитовом зеркале вод.