– Ох, посмотрите, кто наконец решил приземлиться, – приветствовал его один из них. – Ты улизнул от надзора сестры, Таер?

Конечно, Таер приветствовал их всех, когда вернулся с войны, но это было сделано при различных обстоятельствах: или когда они были клиентами в пекарне, или когда он сам был их клиентом. Здесь, в таверне, они были ближе друг к другу. Так много всего. С появлением молодежи музыки стало меньше, разговоров – больше. Им следовало поговорить с его матерью, потому что большинство разговоров крутились вокруг его предстоящей свадьбы. И вопрос стоял так: он собирается жениться не когда, а на ком?

Таер неожиданно для себя поспешно принес извинения и обнаружил, что мастер Виллон собирается уходить вместе с ним.

– Не позволяй, чтобы тебя допекали глупыми вопросами.

– Постараюсь, – ответил Таер, не вполне сумев подавить горечь. Может быть, потому, что чужак понимал его лучше, чем любой из его друзей и родственников, оставшихся за пределами таверны. – В жизни есть нечто большее, чем свадьбы, размножение и выпекание хлеба.

Он двинулся решительным шагом, и Виллон пошел рядом с ним.

– Я слышал столько хороших отзывов в твой адрес, как о пекаре, столько эмоций у меня от твоего пения. А ты не хочешь быть пекарем?

– Пекарь…

Таер старался изо всех сил правильно установить причину, которая беспокоила его в семейном бизнесе.

– Выпекание булочек все равно что стирка – результаты одинаково временные, – он усмехнулся. – Это мое высокомерие, не так ли? Я бы хотел совершить нечто великое, нечто, что переживет меня, как эти здания пережили людей, которые их построили.

– Я раньше об этом даже не задумывался, – медленно произнес Виллон. – Но бессмертие… Думаю, что основной инстинкт предпочтительнее предмета гордости. Это ведет к тому же, к чему тебя пытаются принудить. Как ты это называешь? Свадьба и размножение. Бессмертие человека в его детях.

Дети? Таер осознавал, что об этом он не думал, но сдавившее его грудь ощущение: «Я не могу дышать под тяжестью желаний своей семьи» – задвинуло подальше все его инстинкты.

– И чем бы ты хотел заниматься, если не оставаться пекарем? – спросил Виллон. Этот вопрос выдал в нем чужака. В Редерне никому даже в голову не придет, что можно заниматься чем-то другим. – Ты бы вернулся войну, если бы пришлось?

– Не солдатом, – твердо ответил Таер. – Мне пришлось столько убивать… Война несет только смерть. – Он тяжело вздохнул и крепко зажмурил глаза. Возможно, это было видение маленькой долины в утреннем свете, когда он выезжал верхом на коне, – внутри него вибрировало, как одна из струн виолы Циро, когда он наконец выдохнул. – Я бы хотел возделывать землю.

Виллон рассмеялся, но его смех улучшал настроение:

– Не уверен, что забота вырастить урожай будет более долговременной, чем выпекание хлеба, – просто займет немного больше времени для получения окончательного результата.

Нет, не так. Это другое. Таер остановился от внезапной догадки, что разница в словах, какой бы незначительной она ни казалась, как и сами по себе глупые слова, была правдой.

– Я знавал фермеров, – сказал Таер. – Большинство тех, кто защищал Фаларн, были земледельцами, отстаивающими свои земли. Их земли – это большей частью они сами, как хлеб большей частью состоит из муки. – Он резко замотал головой из стороны в сторону и застенчиво усмехнулся, потому что все прозвучало еще глупее. – Земля бессмертна, мастер Виллон, и земледелец обладает частью этого бессмертия.

– Значит, ты собираешься стать фермером? – с интересом подвел итого Виллон.

– И жениться и размножаться? – легко подхватил Таер, опередив следующий вопрос Виллона. – Не совсем. – Он снова пошел вперед, хотя они прошли дальше пекарни. У него еще не было желания возвращаться домой. – В Редерне нет женщины, которая бы вышла за меня замуж и позволила мне заняться земледелием. Я знаю, какие деньги приносит фермерство и что пекарня дает в десять раз больше. И что мое желание разобьет сердце моим домашним.