В голове не укладывалось всё происходящее. Почему в видениях показанных Марларзимом Тарфорд в огне? Неужели Фабия на самом деле Сиалин, чье имя упоминалась в дневниках мертвых служителей ордена? Почему этот пришелец, который так недобро смотрел на меня после своего появления как две капли воды похож на Гелло? И что за адская дурь твориться с моим интерфейсом? Слишком много вопросов и не одного ответа, нужно срочно решить, что делать дальше, чтобы не склеить ласты и хоть как нибудь попытаться выйти сухим из воды. И только чаша — загадочная точка доступа сети, возможно хоть как-то ответит на вопросы вокруг всех этих глюков с интерфейсом.
Первое что нужно сделать, так это любой ценой заполучить чашу. Деться мне из этого сада некуда, единственный путь отступления прямиком в магическую бурю меня не устраивал, а значит, придется сражаться. Ядовитая вода озера жестко обошлась с моим телом, хоть я и наступил в неё всего лишь одной ногой. Левая рука парализована и скрючена не проходящей судорогой, мышцы на ноге словно камень и она с трудом гнется, а вся левая часть корпуса как будто чужая и реагирует на мою волю с задержкой.
Кое-как поднявшись, я стал свидетелем сразу двух событий. Во-первых, как только Марларзим вступил в бой, трубный рёв бури стал слабее, как и скорость водоворота материи, что закручивалась вокруг мраморного сада. Из-за границы вихря на мраморный пол высыпала целая группа местных, среди которых я увидел и Лиассин. Местные были в ужасном состоянии, некоторые пошатывались окровавленные и израненные, какой-то седой мужик в форме капитана стражи упал на четвереньки, словно его одолел сильный приступ головокружения. Более-менее целым остался лишь неизвестный маг, у которого из ушей и носа прокладывали дорожки темные струйки крови, а так же Фабия. Даже Лиассин удерживалась на ногах лишь поддерживаемая одним из неписей. А во-вторых, сражающий с белокожим нацистом охотник, сумел навязать тому ближний бой.
Видя со стороны мощь противников, я почувствовал себя на их фоне мелкой букашкой. Сражение этих двух было невероятным. Оба ускорись до такой степени, что некоторых движений было не разглядеть. Два тела сцепились, следом грохнула вспышка магии, а затем они понеслись по саду, круша всё вокруг себя.
Воздух был пропитан запахом топленого сахара — так всегда пахло в местах, где сражались с использованием магии. Запах сожженной манны, вспышки текстурных символов в те мгновения, когда защита Марларзима сталкивалась с ударами рук Охотника и невероятный визг, который распространяла вокруг себя раскаленная добела чаша, ошеломляли восприятие. Марларзим явно сдавал перед охотником, но ожесточенно огрызался, больше обороняясь, чем в действительности отвечал на удары.
Разрывая пространство, оба нелюдя телепортировались с места на место, походя, развалив фонтан и статуи. Рядом со мной что-то грохнуло и цветы в нескольких метрах от меня моментально осыпались пеплом на землю. Хаотично перемещаясь, сражающиеся вдруг оказались в центре отряда прорвавшегося сквозь бурю изнанки.
Вокруг незнакомого мага и его кристалла клубилось марево какого-то защитного заклинания, но оно тут же лопнуло, а сам маг повалился наземь с отрезанными по локоть руками, стоило двум сверхбыстрым монстрам врезаться в него. Крик, поддерживающего Лиассин местного непися, застрял в глотке заливаемой кровью из рассеченной надвое головы. Фигурки разумных разлетелись в стороны, а посреди устроенной мясорубки упал на колено Марларзим. Руку, в которой спятивший страж артефакта удерживал сверкающую чашу, сжал своей дланью охотник, пытаясь вывернуть ее в сторону. В то время как вторая рука охотника оставляя в воздухе размытый от скорости след обрушивала невероятное количество ударов на корпус и голову белоликого.
Удары способные превращать кости в пыль и отрывать конечности обычным существам, не были столь же действенны против владельца артефакта. Ему, по всей видимости, они наносили гораздо меньший урон хоть и оставались невероятно сильными. Несмотря на деформированную голову и вмятую грудную клетку, Марларзим оскалившись, словно дикий зверь находил в себе силы постепенно подниматься под градом ударов. Чаша засверкала ярче, становясь похожей на маленькое солнце и находящийся в непосредственной близости охотник, покрылся синеватыми всполохами пламени. Его лицо резко контрастировало с яростным оскалом Марларзима, оно с самого начала схватки застыло в одном и том же спокойном выражении будто бы этот неизвестный совершенно не испытывал эмоций, а если и испытывал, то умело прятал их глубоко внутри своего сознания.
Не выпуская сражающихся существ из поля зрения, я приковылял к лежащей на земле Лиассин. Лицо девушки заливала кровь, упав перед ней на колени, я попытался нащупать рану на голове в попытке остановить кровь, но в тот же момент наткнулся взглядом на фрейм её жизни — он был абсолютно пуст.
Что-то щелкнуло в сознании, все звуки исчезли. С каким-то неверием я рассматривал свою ладонь, испачканную в крови девушки и её волосы, разметанные в беспорядке. Мы преодолели столько трудностей вместе, и каждый раз выживали на грани. Это происходило столько раз что я, оказывается, совсем забыл, что смерть так просто может забрать кого-то из нас, отправив в темноту дожидаться своего часа перерождения.
Проведя рукой по ее лицу, я окончательно закрыл полуоткрытые веки союзницы. Мои испачканные пальцы оставили кровавые отпечатки на лике Лиассин, напоминая своим видом боевой раскрас какого-нибудь дикого племени.
— Дикарка. — Я сам не заметил, как с печальной улыбкой прошептал это слово вслух.
Да она была воительницей — умной, рассудительной, смелой, умела принимать решения интуитивно и быстро, прямо во время пляски сражения. Без всяких сомнений она мне нравилась, не только как боевой товарищ, нет — как девушка. Мне нравилась её необычная прическа, нравился тот вздор который она несла когда сердилась, и горделиво задранный нос. Нравился запах липы с легкой сладкой примесью мёда и её мягкая энергичная походка. Почему я это понял в полной мере только сейчас? Неужели людям чтобы начинать видеть дальше собственного носа, нужно столкнуться с неким потрясением?
Звуки до этого момента доносящиеся приглушенно, словно откуда-то издалека, стали возвращаться. В нос ударил тошнотворный запах горящей плоти, я поднимался, опираясь на здоровую ногу, и вместе с тем внутри меня что-то изменялось. Гнев… да, наверное, это был он. Теплой волной навалился на грудь и душил, не давая вздохнуть грудью воздух. Мне не требовался кислород для жизни в теле нежити, но только сейчас я заметил, что по привычке все это время заставлял мышцы внутри сокращаться, делая вдохи и выдохи, а теперь не мог. Теплая волна гнева превратилась в жар, пламя этого жара затопило обзор, который сузился до двух схватившихся напротив не на жизнь, а на смерть монстров.
Пока я медленно хромал в их сторону никто вокруг не мог видеть того что творилось у меня внутри. В душе бушевало пламя, и с каждым неуклюжим шагом это пламя сужалось, концентрировалось, становилось плотнее и сильнее пока не превратилось в яркий кристалл сжигающий меня изнутри.
Перед глазами вдруг промелькнула картинка давнего воспоминания, когда-то я уже испытывал нечто подобное. Только тогда не было магии и волшебного мира вокруг, как не было и перерождения у тех, кто погибал. Помню высотки на краю гарнизона в первоисточнике, как волна пыли поднималась после падения термических зарядов, от которых горел сам кислород. Помню звон в ушах и кровь, кровь, кровь — ее облепленные пылью, грязные, свернувшиеся словно желе ошметки, были повсюду. Помню как заторможенный и оглушенный заметил торчащую из под обломков здания женскую руку с красивыми покрытыми лаком ногтями. Я копал, отшвыривал камни в сторону, сдирал об арматуру и острые обломки кожу с ладоней, буквально вгрызался в ту груду, боясь не успеть. Помню как поднатужился и мягко приподнял едва не заработав грыжу особенно тяжелый огрызок бетонной стены и тут же отпустил его бросив обратно. Под ним нечего не было. Рука не была прикреплена к телу, женщина погибла, а я копал между сотрясаемых взрывами улиц рискуя своей жизнью просто так. Тогда я долго просидел, бездумно уставившись взглядом в далекую надпись на стене в спортгородке гарнизона. Там белой краской на стене огромными буквами было написано — БЫСТРЕЕ! ВЫШЕ! СИЛЬНЕЕ!
Это «быстрее, выше, сильнее!» почему-то всплыло именно сейчас. Тогда я и впрямь, очнувшись от ступора, встал и стал сильнее. Та моя первая встреча с войной опалила и выжгла что-то в душе. С тех пор я знал, что мне делать, когда наступал критический момент.
— Быстрее… Выше…Сильнее… — Хрипела сведённая спазмом глотка. Хромающая походка приобретала твердость и выравнивалась, в сведённой судорогой кисти на левой руке что-то щелкнуло и через адскую стреляющую боль я смог разогнуть пальцы. Откуда-то пришла уверенность, что все эти твари мне не противники. Никто из этих наборов программного кода, ведомых искусственным интеллектом, не выживал там, где смог выжить я.
Нарушение функциональной стабильности! Нарушение психических алгоритмов! Протокол «Мимик» под угрозой! Высокая вероятность обнаружения объектом «Охотник»
— Быстрее… Выше…Сильнее… — Ставшие вдруг непослушными губы выплёвывали слова. Ноги пронесли меня мимо лежащей в неестественной позе Фабии, мёртвые глаза которой с удивлением взирали прямо на меня. Боль, которой не должно было быть, лишь укрепляла мою мрачную ярость. Оба врага вцепились руками в чашу, и оба горели. Пламя то появлялось на участках их тел, то исчезало, оставляя страшные ожоги. Охотник повернул ко мне лицо, наполовину сожженное ярким светом который источала чаша, в его глазах обращенных ко мне на секунду проскочила эмоция, впервые уведенная мной на этом насколько знакомом, настолько и чужом лице — узнавание.