Контроль над дворянством

Сохранение единства дворянства важнее, чем кажется. Успешные крестьянские восстания случаются крайне редко; перевороты со стороны элит — часто. Для простолюдин и подзащитных, политика является культурной или трайбалистской. Дворянство искренне верит в философию.

Здесь мы видим гений двухрассказной системы. Каждая история — это целая философия и выбор между ними не следует законам логики. Два рассказа становятся полюсами эллипса, внутри которого все могут мыслить свободно: пузырь Овертона.

Каждая точка этого эллипса отличается. Ум любого уровня таланта и культурности может бесконечно искать истину внутри пузыря, никогда не задуымаясь о первоначальном вопросе: хоть что-то из этого является правдой? Этот безобидный рынок идей, одновременно совершенно убедительный и полностью подконтрольный, является прекрасным инструментом сохранения режима. У однорассказного государства ничего подобного нет, несмотря на ходящие по расписанию поезда. Бесполезно спорить об эффективности, когда тебя свергают.

Большинство критиков статуса кво считают, что раньше в Америке была свобода слова, но за последние годы в этой области были приняты жёсткие меры. Если у нас когда-либо были равные условия для свободы слова, никто из ныне живущих не был свидетелем этого. Новизна состоит не в границах свободной речи, а в необходимости репрессивных мер. Вся суть двухрассказного государства состоит в том, что оно не нуждается в репрессиях. Но…

Трёхрассказанное государство

Ни одна империя не вечна. Стабильность сама по себе дестабилизирует. Чем стабильнее положение элиты, тем больше у неё возможностей облажаться. Ни одна элита в истории не смогла противостоять этому искушению.

Следствием продолжительной неспособности элиты является то, что все нарративы в пузыре Овертона становятся неубедительными. Иллюзии перестают работать. Возникают истории за пределами пузыря.

Эти рассказы могут быть чем угодно. Пространство вне пузыря намного больше, чем пространство внутри него. Самые опасные внешние нарративы (а) совершенно верны, (б) направлены на перебежчиков из дворянства и (в) возвышают простолюдин и(ли) унижают подзащитных. Любой из подобных нарративов может стать политической формулой следующего режима. Это действительно повод задуматься о Гитлере.

Не паникуйте! Всё ещё далеко не потеряно. Остаётся возможность жёстких репрессий. Они, конечно, нарушают иллюзию свободы мысли. Но они работают чертовски хорошо. Иллюзии можно починить, даже сломанные. Большинство немцев сегодня довольны, имея свободу за исключением мыслепреступлений.

Более утончённо и красиво, «третья» история безопасна, если у неё заведомо отсутствует возможность успеха. Это может быть даже полезно — как вакцина от действительно опасных идей. Идеальная третья история просто плохая. Это также упрощает репрессии.

А поскольку существование вне пузыря не подразумевает независимости от него, третью историю можно сделать плохой. Опять же, нет никакого заговора — мы просто наблюдаем меметическую эволюцию.

Долгосрочный риск трёхрассказного режима заключается в том, что две основные истории сливаются в одну; эллипс превращается в круг; четырёхтактный двигатель превращается в двухтактный. Он был создан не для того, но всё бывает в первый раз.

Теперь вы почувствовали эффекты лекарства

Мы оставили загадку или две на потом. Но если вам было интересно, как работают Оруэлловские искажения мышления, языка и истории в рамках современной конституционной демократии, может быть, теперь вы знаете.

Но чистая таблетка ещё не готова; она лишь полностью оформлена. Мы построили гипотетический Оруэлловский режим, во многом похожий на наш. У нас нет никаких доказательств того, что он действительно похож на наш.

Нельзя ставить под сомнения историю, унижая её происхождение. Представьте себе, что вы подвергаете сомнению ислам, насмехаясь над его пророком. То, что К.С. Льюис назвал «бульверизмом», не является эффективным ни с точки зрения логики, ни практичности. Макиавеллианский фрейминг всего лишь объясняет происхождение вопроса.

В этом цикле будет ещё четыре эссе. Следующие три обращены к истинно-верующим всех трёх основных историй: прогрессивизм, конституционализм, фашизм. Эти эссе не являются обвинениями; они являются вмешательством. Они говорят не о философиях, а с ними, на языке, понятном для верующих.

Эти эссе не предполагают, что какая-то из этих традиций олицетворяет добро или зло.