– Да-да, конечно…

– И не думайте, что завтра я подам вам преступника на блюдечке с голубой каемочкой! Шансы вообще очень невысоки, понятно?

– Понятно, понятно! – Она готова была соглашаться с любыми его словами.

– И ни вы, ни Вероника не занимаетесь самодеятельностью, – отрезал он.

– Нет, не занимаемся! Обещаю вам!

– И прекрати ко мне на «вы» обращаться, в конце концов! Что я тебе – учитель танцев?

Откуда вылез этот учитель танцев, Бабкин и сам не смог бы объяснить. На лице Маши отразилось недоумение, а в следующую секунду она прыснула.

– Хорошо, договорились, – кивнула она, вставая. – На «ты» так на «ты». Учителем танцев вас… то есть тебя можно представить только в ночном кошмаре.

Маша щелкнула выключателем, и Бабкин с удивлением заметил, что почти стемнело. За окном вилась серая бабочка-мотылек, а на сад уже опускалась темнота, так что не видно было ни ограды, ни яблони со сломанной веткой.

– А где Вероника? – вспомнил он. – Куда все пропали?

Словно в ответ на его вопрос, дверь распахнулась, и в комнату вошла Вероника, стягивая кофту.

– Вы нас не потеряли? – бесцветным голосом спросила она и, не дожидаясь ответа, продолжала: – Димка ботинок в бочке утопил, пришлось воду ведрами вычерпывать. Сейчас они его втроем отмывают от грязи, вместе с Костей.

Она вздохнула и подошла к окну, невидяще глядя на бабочку, которая все суетилась около стекла.

– Темно-то уже как, – проговорила Вероника в полном молчании.

Маша хотела что-то сказать, но Бабкин опередил ее.

– Я в детстве боялся темноты… – заговорил он, стоя у двери.

Маша недоверчиво взглянула на него: представить, что этот высокий, крепкий, чуть сутулый мужик с цепким взглядом боялся темноты, было трудно. И Вероника обернулась, непонимающе посмотрела на Сергея, как будто только что его увидела.

– Не всей темноты, – добавил Бабкин, глядя не на них, а на мотылька за окном. – Только тех часов, когда я просыпался после кошмаров. Мне часто снились страшные сны, когда я был подростком. И почти всегда в одно время – около трех-четырех часов утра. Вот того времени, когда вокруг страшная темень, я и боялся. Мне казалось, что темнота останется навсегда. Что она съест меня.

Он сделал паузу. Маша молчала, Вероника слушала, затаив дыхание, словно от того, что скажет ей малознакомый сосед, зависело что-то важное.

– Я даже плакал иногда, – признался Бабкин. – Родители меня убеждали, конечно, что темноты бояться смешно, но их убеждения не очень помогали.