«Просыпайся, – сказал Лесник. – Слышишь? Просыпайся, пожалуйста!»

Он уже не улыбался, глядя на нее, а смотрел с испугом.

«Проснись, слышишь? Встань, открой глаза. Попей молочка».

Маша покачала головой.

«Проснись, милая!» Теперь и в голосе его зазвучал испуг, но встревожило Машу не это, а то, что молоко из белого стало красным. Густая красная струйка стекала в воду с его лица, и вода тоже становилась красной.

«Проснись!» – громко, требовательно позвал Лесник, и Маша вскочила на ноги. Красное в пруду подбиралось все ближе, словно подталкиваемое какой-то волной. Но волн на пруду не было, и поверхность оставалась неподвижной.

«Открой глаза! Вставай, вставай!» Голос звучал теперь словно колокол, а вся вода в пруду стала темно-красной, почти черной. Маша сделала отчаянную попытку проснуться, но что-то мешало, тянуло ее обратно в сон – туда, где на берегу кровавого пруда стоял перепуганный Лесник и умолял ее проснуться. Словно пруд засасывал в себя, не давал отвести глаз, наполнял голову, как пустой сосуд, изнутри, вытесняя все мысли.

«Посмотри на меня, – раздался голос Степана. – Постарайся, посмотри на меня».

В его голосе было столько боли, что Маша оторвала взгляд от воды и взглянула наконец на Лесника. Она увидела голубые глаза, такие ясные, что казалось, будто смотришь в небо. «Проснись, ласточка, – тихо попросил Лесник. – Скоро совсем поздно будет». И, с отчаянием продираясь сквозь сон, понимая, что нужно во что бы то ни стало выполнить его просьбу, Маша открыла глаза, словно вынырнула из омута.

Человек, приготовившийся ударить ее, не ожидал этого. Он никак не ожидал, что в последнюю секунду, когда одна его рука уже будет лежать у нее на шее, а другую он занесет для удара, женщина проснется и уставится на него серыми глазищами, совершенно не сонными, будто она и не спала вовсе. Он не ожидал, что вместо ужаса, дикого страха, который она должна была сейчас испытать, увидит в ее глазах сначала изумление, а затем ненависть. Поэтому на мгновение ослабил хватку, и она рванулась, ударила его кулаком по лицу и быстро скатилась с кровати.

– С-сука! – взвыл он и повалился на нее. Приминал ее к полу всем телом, ощущая, как отчаянно женщина ерзает под ним, пытаясь выбраться. Изловчившись, она ударила его коленом, но удар пришелся по бедру и только разозлил его.

– Сейчас ты у меня…

Он не договорил, потому что понял, что она собирается сделать – заорать. И ладонью заткнул ей рот, а другой рукой схватил наконец за разметавшиеся рыжие волосы, как и мечтал все последние дни, прижал ее голову к полу.

Она застонала, и он испытал торжество. Вот! Вот то, чего он хотел, – она его боится, готова на все, лишь бы он не тронул ее! Он негромко зашипел от удовольствия, потому что ему нравилось видеть, как заплещется страх в ее глазах, когда она услышит его шипение. Но, вопреки его ожиданиям, она смотрела на него с яростью, но без страха. Она не боялась, и из-за этого он ненавидел ее, потому что она не оправдывала его ожиданий.

– Я тебя, суку… – прошептал он, наклонившись к ее уху и вдыхая запах ее волос.

Она была вся горячая – он только сейчас почувствовал, какая горячая у нее кожа. Он попытался переменить положение, чтобы расстегнуть «молнию» на брюках, хотя чувствовал, что все идет не так, совершенно не так, как он задумывал, а все потому, что в ее глазах не было страха. Но, как только он отпустил руку, прижимавшую ей волосы, она рванулась с яростной силой, выкрутилась из-под его руки и вцепилась зубами ему в палец.

– Ах ты тварь!

От внезапной боли он перестал соображать, забыл обо всем, что собирался сделать, и врезал рыжей дряни, не оправдавшей его ожиданий, по щеке. Удар оказался хорошим: голова ее мотнулась так, что, казалось, чуть не отлетела, и женщина виском стукнулась о ножку железной кровати. В глазах, только что пылавших яростью, мелькнуло короткое удивление, и они обессиленно прикрылись.

Слизывая стекающую с пальца кровь, он встал и озлобленно ткнул ногой лежащее на полу тело. Она все испортила, все! Ему больше не хотелось наслаждаться ее страхом, потому что он понял: никакого наслаждения не будет. Почему-то сейчас она не боялась, а значит, все, что ему оставалось, – это сразу закончить дело. Хотя он собирался развлечься, доставить себе удовольствие и лишь потом убить ее.

Он осмотрел комнату, но ничего подходящего не увидел. Значит, придется руками, как он и собирался. Оттащив ее тело от кровати, он нагнулся, примерился, но в последнюю секунду передумал. Что-то его не устраивало… Наконец он осознал, что именно.