«Распоряжайся домом как тебе хочется. Я знаю, что он тебе никогда особо не нравился, но его легко превратить в капитал и вложить куда-нибудь, если понадобится. Возможно, ты решишь воплотить в жизнь наш маленький проект „Торговца рабынями“, а?»

Да, запись была совсем свежая. Хэрода пробрала дрожь, хотя было очень тепло.

«Тони, мне не так уж много нужно сказать тебе. Ты ведь согласен, что я относился к тебе как к сыну, nicht wahr? Ну, если не как к сыну, то как к любимому племяннику. И это несмотря на то, что ты не всегда был со мной до конца откровенен. У тебя есть друзья, о которых ты мне не говорил… разве не так? Ну что ж, идеальной дружбы не бывает, Тони. Возможно, и я тебе не все рассказывал. Каждый живет своей жизнью, верно?»

Хэрод сидел выпрямившись, почти не дыша.

«Впрочем, теперь это неважно.– Вилли отвернулся от камеры и, прищурившись, уставился на солнечных зайчиков, плясавших на поверхности воды.– Если ты смотришь эту пленку, значит, меня уже нет. Никто из нас не вечен, Тони. Ты это поймешь, когда доживешь до моего возраста.– Он снова глянул в объектив.– Это если ты доживешь.– Вилли улыбнулся. Вставные челюсти у него были идеальные.– Я хочу тебе сказать еще три вещи, Тони. Во-первых, я сожалею, что ты так и не научился играть в шахматы. Ты знаешь, как много для меня значили шахматы. Это больше чем игра, мой дорогой друг. Ja, гораздо больше. Ты однажды сказал, что у тебя нет на это времени, ведь тебе надо жить и получать от жизни удовольствие. Ну что ж, никогда не поздно учиться, Тони. Даже мертвец может научить тебя кое-чему. Во-вторых, я должен сказать тебе, что всегда терпеть не мог имя Вилли. Если мы встретимся в следующей жизни, я попрошу тебя обращаться ко мне иначе. Например, герр фон Борхерт… или Гроссмейстер, тоже приемлемо. А ты веришь в загробную жизнь, Тони? Я верю. Интересно, как ты представляешь себе это место? Я всегда видел рай как прекрасный остров, где исполняются все твои желания, где много интересных людей, с которыми стоит разговаривать, и где можно охотиться в свое удовольствие. Приятная картинка, правда?»

Хэрод моргнул. Ему часто приходилось читать выражение «облиться холодным потом», но никогда не доводилось этого испытывать. А вот сейчас довелось.

«И наконец, Тони, у меня к тебе вопрос. Что это за фамилия, „Хэрод“? Ты утверждаешь, будто происходишь из христианской семьи Среднего Запада, и ты уж точно частенько поминаешь Божью мать, но у меня такое впечатление, что имя Хэрод идет из какого-то другого источника. Скажем, Ирод, а? Очень может быть, что мой дорогой племянничек – еврей. Ну ладно, теперь это тоже не имеет значения. Поговорим об этом, если встретимся в раю. Я заканчиваю, Тони. Еще я тут добавил кое-какие отрывки из „новостей“. Возможно, они покажутся тебе любопытными, хотя у тебя, как правило, нет времени, чтобы заниматься подобного рода вещами. Прощай, Тони. Или, точнее, Auf Wiedersehn[10]».

Вилли помахал камере рукой. На несколько секунд изображение на пленке исчезло, потом появилась запись «новостей» пятимесячной давности о поимке голливудского душителя. За ними последовали еще несколько похожих отрывков – все о бессмысленных убийствах за тот год. Через двадцать пять минут пленка кончилась, и Хэрод выключил магнитофон. Он долго сидел неподвижно, сжав голову руками. Наконец встал, вытащил кассету, сунул ее в карман куртки и вышел.

На обратном пути он гнал машину по шоссе со скоростью больше восьмидесяти миль в час. Никто его не остановил. Когда он свернул к своему дому и затормозил под желчным взглядом сатира, его спортивный костюм был мокрым от пота.

Хэрод прошел к бару возле джакузи и налил себе большой стакан виски. Осушив его в четыре глотка, он вытащил кассету из кармана, выдернул пленку из пластикового корпуса и распотрошил ее. На то, чтобы сжечь пленку в старом мангале на террасе за бассейном, ушло несколько минут. Среди золы остался расплавленный сгусток. Хэрод несколько раз ударил пустой коробкой от кассеты о каменный дымоход над мангалом, пока пластик не разлетелся на куски. Бросив разломанную коробку в мусорный ящик рядом с хижиной в саду, он вернулся в дом и налил себе еще стакан виски, на сей раз с лимонным соком, затем разделся и залез в джакузи.

Хэрод уже почти задремал, когда вошла Мария Чен с дневной почтой и диктофоном.

– Оставь все здесь,– приказал он и снова закрыл глаза.

Через пятнадцать минут он уже сортировал пачку свежих писем, иногда диктуя заметки либо краткие ответы на свой магнитофон «Сони». Пришли еще четыре сценария. Том Макгайр прислал массу бумаг, связанных с приобретением дома Вилли, подготовкой аукциона и уплатой налогов. Из трех приглашений в гости Хэрод взял на заметку только одно. Майкл Мей-Дрейнен, самоуверенный молодой писатель, прислал наспех нацарапанную записку с жалобой на Шуберта Уильямса. Режиссер уже начал переписывать сценарий Дрейнена, а ведь тот еще даже не закончил! Он просит Тони вмешаться, иначе ему, Дрейнену, придется отказаться от проекта. Хэрод отбросил записку в сторону, оставив ее без ответа.

Последнее письмо было в небольшом розовом конверте со штампом «Пасифик Плэйсез». Хэрод вскрыл его. Бумага цветная, с мягким ароматом духов, почерк детский, плотный, с сильным наклоном.

«Уважаемый мистер Хэрод!

Я не знаю, что нашло на меня тогда, в субботу. Я вряд ли смогу это понять. Но я не виню Вас и прощаю, хотя никогда не смогу простить себя.

Сегодня Лорен Сейлз, мой агент, получила пакет бумаг, связанных с договором по Вашему предложению относительно фильма. Я сказала Лорен и своей матери, что тут какая-то ошибка. Я сообщила им, что беседовала с мистером Борденом о фильме незадолго до его смерти, но не давала никаких твердых обещаний.

Мистер Хэрод, на данном этапе своей карьеры я не могу связывать мою судьбу с таким проектом. Уверена, Вы понимаете, в какой ситуации я нахожусь. Это вовсе не означает, что в дальнейшем мы не сможем работать вместе над каким-нибудь фильмом. Надеюсь, Вы примете мое решение и устраните все препятствия или сомнительного свойства детали, которые могли бы повредить такому сотрудничеству в будущем.

Я уверена, что могу положиться на Вас в данной ситуации, мистер Хэрод. В прошлую субботу Вы упомянули, что знаете о моей причастности к церкви Святых Последнего Дня. Вы должны понять, что вера моя очень крепка и моя преданность Богу и его законам для меня превыше всяких других соображений.

Я молю Бога, чтобы он помог Вам увидеть правильный путь, и в глубине души уверена, что так и будет.