У нее нет купальника, она плещется в бассейне в трусиках и бюстгальтере, которые по размеру ей явно великоваты (это я не рассчитал, но я не специально, клянусь), отчего грудь аппетитно выглядывает из чашечек. Когда девчонка, опираясь о воду, ложится на спину и поднимает руки – почти виднеются сосочки… А капли воды тем временем покрывают всю ее кожу мелким блестящим бисером… Завораживающее зрелище.

У меня вполне ожидаемо встает член.

Но в какой-то момент Аня открывает глаза, видит меня в окне, инстинктивно прикрывает груди ладонями и кричит:

– Какого хрена?!

Первым делом – непроизвольно, конечно, чисто на инерции, – я бросаю взгляд на собственную ширинку, чтобы оценить масштабы катастрофы. Член действительно стоит торчком, но это совершенно точно невозможно увидеть из бассейна: с земли моя фигура ограничена оконной рамой минимум до середины груди, а то и меньше. Так что Аня – явно чертовски глазастая девчонка, – прочитала все тупо по моему взгляду… ну, или ее просто выбесило, что за ней в принципе кто-то наблюдает. И вообще-то, ее прекрасно можно понять, особенно после всего, что произошло за последние несколько суток…

– Какого хрена?! – рычит она снова и довольно-таки театрально размахивает руками, ударяя ладонями по воде. – Я тебе что, пейзаж за окном?!

– Прости, – говорю я громко в ответ, с трудом сдерживая улыбку. Кричать не обязательно: все и так будет отлично слышно. Аня тем временем вылезает из бассейна и плотно обматывается большим махровым полотенцем, которое я сам и весил в отведенной для нее комнате. – Но если это тебя хоть немного утешит, ты и вправду очень органично вписываешься в пейзаж…

– Это невозможно! – тут же возмущается девушка, складывая руки на груди, а я в ответ искренне удивляюсь:

– Почему?

– Потому что единственный по-настоящему органичный для меня пейзаж – это березы, дубы и клены, черт возьми! – раздраженно поясняет Аня. – И я хотела бы в него вернуться, ясно?! Когда ты отправишь меня домой, в Москву?! У меня там мама и больной младший брат, вообще-то!

– Я в курсе, – устало киваю. Кошусь на ширинку: член давно упал. Да уж, тут не до стояка, когда такие серьезные разговоры пошли…

– В смысле – ты в курсе?! – снова взрывается девчонка, и я мысленно благодарю высшие силы, что я на втором этаже особняка, а она на улице, возле бассейна. Окажись мы сейчас рядом, нос к носу – она точно врезала бы мне… и за что, спрашивается? Да просто так! На эмоциях! Я в этом почти уверен…

– Я не углублялся, но в карточке задания было указано, что в Москве у тебя есть родственники: мать и младший брат, болеющий раком.

– То есть, ты знал – и все равно не дал мне поговорить с мамой?!

– И я уже довольно подробно объяснил, почему, – закатываю глаза. – Или ты хочешь обратно к Хуссейну? Я могу это организовать, одно твое слово – и я…

– Но ты же разговариваешь со своим начальником?! Ты сам говорил!

– Через защищенные каналы шифрования, – киваю я. – У твоей матери таких нет. Ты не можешь взять и позвонить ей на мобильный телефон. Сотрудники комиссии договорятся с ней, она придет в штаб – и тогда сможет тебя услышать. Только так и никак иначе. Мы не можем рисковать.

– Но она хотя бы в курсе, что со мной случилось? – спрашивает Аня. – И что меня уже вытащили из рабства?

– Да.

– И как она отреагировала? – я чувствую ее беспокойство, и мне становится немного стыдно, потому что я совершенно не интересовался самочувствием Ромашовой-старшей и ее младшего ребенка, который лежит сейчас в онкологии. Мне было как-то совсем не до того.