Нина сидела рядом на диване. В телевизоре мельтешила синюшная порнуха, кто-то стонал, сдавленный плоским экраном. Нина смотрела в синее без неловкости, бойко комментировала. Петина камера парила, переводилась с Нины на телесное месиво. Оба были пьяны. Нина белую мужскую футболку натянула на голые коленки. Полумрак мерцал: когда в телевизоре был свет, и в комнате рассветало.

– Мне кажется, эта вон вообще фригидная. Давай, я сама выберу нормальное что-нибудь, что ты мне все время мальчик-девочка-девочка ставишь? Давай лучше мальчик-девочка-мальчик? Камон, я не против тройничков, но я за справедливость!

– Тебе не хватит одного, думаешь? – Петин язык опять болтался тряпкой.

– Ну мы же в теории говорим, а не на практике, нет?

– Мы? Мы – в теории.

– Или на практике? – Нина посмотрела прямо в камеру, прямо в Илью, нагло.

– Ты меня решила завести? – Петя засмеялся, но осип.

– Ну, а что мы все разговариваем об этом… Может, ты просто посмотреть хочешь? А? Хотел бы посмотреть? На меня… Как меня…

– Я снять бы хотел. Можно, я буду снимать?

– Я не против. Можно, я тоже сниму?

Нина стянула через голову футболку с Губкой Бобом, под ней – ничего. Скользнула на пол, встала перед ним на колени. Потянулась к ремню, лязгнула пряжкой, расхомутала. Запустила руки. Камера теряла фокус: Нина слишком близко была.

– Ай.

Илья больше не мог.

Должен был чувствовать то, что Сука чувствовал. Не было Нининых пальчиков нежных – пришлось своими, неуклюжими. Содрал с себя брюки, застиранные трусы. Схватился за себя – холодным за горячее. Зажмурился. Открыл глаза – Петины.

– Давай… Хорошо…

Нина откинула со лба волосы набок – хотела, чтобы он ее видел. Он изгибался, заплетался, у нее была над ним власть, ей эта власть тоже кровь разгоняла.

– Нравится?

– Иди… Хватит. Ко мне иди!

Он дернул с нее вниз трусики-нитки, вскочил с дивана, выключил подвывающий телевизор, пропал лишний звук, остались только вдвоем. Свет капал на них теперь только янтарный, от бара.

– А тебе точно меня одной хватит?