Матвеев не остановился, даже когда у них на пути возник, вынырнувший внезапно из какой-то подворотни, жандармский патруль — офицер и два рядовых. Видно, привлечённые громкой речью на иностранном языке, жандармы решили ради порядка полюбопытствовать: "А кто это там шумит среди ночи?" Однако стоило взглядам офицера и Степана встретиться, как готовый было вырваться окрик "выдохся", что называется, на полпути. Жандарм неожиданно смутился, махнул рукой подчинённым, и внезапно взял под козырёк. Лишь через несколько мгновений, в спину удаляющимся по улице Матвееву и Фионе донеслось — сказанное на выдохе и с неподдельным восхищением:
— Os ingleses… louco!
Он так и нёс её на руках, читая стихи Киплинга, Теннисона и ещё бог знает чьи. Сейчас поэтические строки всплывали в его английской памяти совершенно естественно и легко. И он шел, выравнивая шаг в такт стихотворному ритму, и нес на руках любимую женщину, совершенно не обращая внимания на взгляды случайных прохожих — полные непонимания, осуждения, но и нередко — доброй зависти и восторга. А потом, совершенно "вдруг" они оказались перед дверью номера, и никто — ни он, ни она, — кажется, не помнили, как прошли мимо портье, и откуда в руках у Степана оказался ключ, висящий на огромной деревянной груше. И значит, следующим номером программы стало отпирание замка с женщиной на руках и губами, занятыми поцелуем…
Звонок телефона раздался, как это обычно бывает, в самый неподходящий момент. Степан осторожно, стараясь не потревожить обнимавшую его Фиону, повернулся к столику у кровати и взглянул на часы.
"И какая сволочь будит человека в
"Надеюсь, у того, кто осмелился нас потревожить, есть весьма веские причины, иначе… Мелкое хулиганство не должно остаться безнаказанным".
Телефон не унимался. К счастью, аппарат был вполне современным, и громкость его зуммера поддавалась регулировке, что и было проделано Степаном сегодня ночью, когда они с Фионой вернулись в номер отеля.
"Как чувствовал… Вот же настырные! И явно это звонят не господа с Rua de Sao Bernardo".