– Никогда. Признаю, она взбалмошное создание, но не настолько же. – Купер бросил тревожный взгляд в сторону плавучего склада компании «Купер и Тиллман», где жила Шевон Тиллман.
Она была племянницей его компаньона и приехала в Азию год назад из Вашингтона. За это время она стала первой красавицей в этой части света. В свои девятнадцать лет она была обворожительна, смела и представляла собой блестящую партию, но ни одному мужчине пока не удалось залучить ее – ни в постель, ни под венец. Ей сделали предложение все холостые мужчины Азии, включая Купера. Ему, как и всем остальным, она отказала и в то же время не отказала: держала на привязи, как вообще всех своих поклонников. Однако Купер не расстраивался: он знал, что рано или поздно Шевон будет его женой. В Азию под опеку Уилфа Тиллмана ее отправил отец, сенатор штата Алабама. Он надеялся, что его дочь понравится Куперу, а Купер – ей и их союз еще более упрочит семейный бизнес. Купер влюбился в нее без памяти, едва лишь увидел.
– Вот и прекрасно, тогда мы немедленно объявим о помолвке, – в восторге предложил Тиллман, узнав об этом.
– Нет, Уилф. Давай не будем спешить. Пусть она попривыкнет к Азии, да и ко мне тоже.
Поворачиваясь к Струану, Купер улыбнулся про себя. Такая дикая кошечка стоит того, чтобы ее подождать.
– Наверное, это одна из «юных леди» миссис Фортерингилл.
– Что ж, ее крольчата на все способны.
– Ну конечно. Вот только они не стали бы
– Деньги могла бы дать сама Старая Кобыла. Дело от этого только выиграет.
– «Дело» и без того процветает. У нее сейчас лучшая клиентура во всей Азии. Ты можешь представить себе эту каргу дающей деньги Аристотелю? – Купер нетерпеливо подергал себя за бакенбарды. – Максимум, на что она может пойти, – это расплатиться с ним натурой. А может быть, он просто шутит с нами?
– Квэнс шутит над кем угодно и над чем угодно. Но над своим искусством – никогда.
– Кто-нибудь из португалок?
– Исключено. Если она замужем, муж разнесет ей голову из пистолета. Если она вдова… хм, что ж, тогда всей Католической церкви лежать в руинах. – Резкие черты лица Струана сложились в усмешку. – Я использую все возможности Благородного Дома, чтобы выяснить, о ком он говорил. Ставлю двадцать гиней, что узнаю это первым!
– Идет. Если выиграю, я забираю эту картину.
– Черт побери, теперь, когда Брока на ней нет, она мне самому начала нравиться.
– Тогда сделаем так: победитель получает картину и мы попросим Аристотеля вписать в нее проигравшего.
– Идет. – Они скрепили сделку рукопожатием.
Внезапно раздался пушечный выстрел, и они посмотрели в сторону моря. В восточной части пролива появился корабль. Он словно летел над водой. Его прямые паруса – фок, грот, марсели, брамсели, бом-брамсели – надувались кверху, выпирая прямоугольными куполами из-под врезавшихся в них бык-горденей и рифов; натянутые как струна снасти пели на разгоняющемся ветру. Клипер с косыми мачтами шел крутым бакштагом, так что брызги летели через планширь с подветренной стороны и волна из-под кормы взлетала вверх, а над пеной, отмечавшей его путь, – белоснежной на бирюзовом фоне океана – морские чайки выкликали свое приветствие.
Опять громыхнула пушка, и с подветренного борта отделилось облачко дыма. Юнион Джек развевался на корме, «Лев и Дракон» – на бизани. Те из присутствующих на берегу, кто выиграл свои ставки, восторженно встречали корабль, потому что огромные суммы ставились на то, чей клипер первым дойдет домой и чей первым вернется.
– Мистер Маккей! – крикнул Струан, но боцман и сам уже спешил к нему с биноклем.