— Давай поговорим об этом не здесь, — она покосилась на спящих Вольфганга и Яся. — Я не вижу необходимости что-то скрывать от тебя. Ты вроде не татарский лазутчик, так ведь?
Лукавая улыбка: Ядвига вспоминала прошлое.
— Но лучше прогуляемся, Вацлав. Есть тут неподалеку одно укромное местечко. Там и пообщаемся. Чтоб никто не помешал…
Острый язычок торопливо и многообещающе скользнул меж нежных алых губок.
Глава 47
По настоянию Ядвиги Бурцев перелил остатки рейнского из бочки в объемистую походную флягу фон Барнхельма. Едва зажурчало, из-под саней выглянул полусонный Ясь.
— А?! — встревожился оруженосец.
— Спи, — усмехнулась Ядвига. — Не помнишь разве, как благородный Вольфганг одаривал славным рейнским даму сердца?
— А-а-а, — разочарованно и жалобно протянул Ясь.
— Не бойся, все с собой не унесем. Вам тоже останется. А пока на вот, возьми.
Девушка протянула бдительному слуге наполненную кружку, добавила из кошеля пару монет. Не польские, успел заметить Бурцев, немецкие. Марки никак… Яся подношение устроило вполне. Оруженосец снова скрылся меж салазок, забулькал, зачмокал, засопел…
На вечернюю прогулку они отправились с солидным запасом рейнского. Прихватил Бурцев и подаренный меч, а то мало ли что… Между палаток, шатров, саней, повозок и костров шли молча. Вскоре лагерь остался позади, а они по-прежнему безмолвствовали. Дальше Ядвига вела по высокому обрывистому берегу Вислы. Идти здесь было удобно: ветер не давал залеживаться снегу на высоком гребне, и вдоль берега чернела полоска обледеневшей земли. Идеальная тропинка, кстати, для того, кто не желает оставлять после себя следов.
Лагерные огни уже скрылись из глаз, когда спутница Бурцева наконец заговорила — тихо, спокойно, как о чем-то само собой разумеющемся:
— Я состою при ландмейстере Германе фон Балке, которому в скором будущем многие пророчат черно-желтый крест и орла магистра[18], и выполняю гм… особые поручения.
— Особые?
— Видишь ли, Вацлав, в ордене сейчас крайне напряженная ситуация. Германскому братству Святой Марии грозит раскол. После Легницкой битвы и гибели магистра Конрада Тюрингского орден утратил былое могущество. Слишком много славных рыцарей пало на Добром поле от рук язычников.
Бурцев усмехнулся. Знала бы Ядвига, кем были те язычники, вставшие на пути орденской «свиньи», и кто их возглавил, не выдавала бы, наверное, так лихо сокровенные тевтонские тайны.
— Так, значит, орден нынче, захирел?
— Ну, не совсем. Прусские тевтоны долго еще будут зализывать свои раны, зато сейчас набирает силу братство Ливонского дома ордена Святой Марии.
— Это те, которые бывшие меченосцы, что ли? — Он вспомнил разъяснения Аделаиды.