Проспекты, стрелами разбегающиеся от площади, тоже подготовили к массовому гулянию горожан. Жители Неварбурга, чествуя монаршую семью, повесили золотые шары на свои окна и выставили флаги на крыши.

Великий праздник совпал со днем, когда деструкты покинут Благой Дом.

От центральной площади до лечебницы двенадцать кварталов и семь до станции, откуда отходит поезд в Пески. Почти двое суток железный состав следует без остановок, пока не доберется до конечной станции.

Пески… когда я пытался вспомнить дорогу в Пески, память снова сбоила, а глаза застилала тьма. После Нью-Касла и чайной я очнулся уже в заключении. И теперь жалел, что не сохранил воспоминаний о поездке. Сейчас это могло бы мне пригодиться.

Зато Нейл помнил больше, чем я. Защищенный от низких вибраций поезд издаст прощальный гудок ровно в девять вечера и вытащить из него пленников будет уже невозможно. А это значит, нельзя позволить деструктам войти в вагоны.

Ночь я провел без сна.

Смотрел в окно – даже ночью на улицах Неварбурга довольно светло от фонарей и витрин. Я вспоминал. То, что нельзя и то, что давно себе запретил. Но возможно, уже завтра мне перережут глотку или всадят пулю в лоб, так что какая разница? Перед лицом смерти запреты теряют смысл, и я позволил себе вспомнить. Следы на снегу – такие одинокие на полотне белой безбрежности, шепот у виска и теплое дыхание, чай в старой чашке, согревающий пальцы. Разделенная на двоих тьма. И ее глаза, в которых отражаются звезды.

«Если бы я был не я, а совсем другой Август, однажды я набрался бы смелости, чтобы тебя поцеловать…»

Хрупкое воспоминание разрушил визгливый женский смех за стеной моей комнаты в Озёрном Доме, к нему тут же присоединился басовитый мужской. И я усмехнулся. Надо забыть о Кассандре Вэйлинг. Это то, о чем она весьма недвусмысленно попросила. Это лучшее, что я могу для нее сделать.

Смех за стеной перешел в кокетливый визг, а потом в хриплые стоны.

Клавдия закрывала глаза на развлечения своих постояльцев. Она все еще не могла поверить, что отель полон, даже в дни города такого не случалось. В Неварбурге слишком много подобных заведений, мало кто из гостей города добирается до окраин. Я восторженное удивление Клавдии никак не комментировал.

Сейчас в ее доме проживало шестнадцать человек, исключая меня. Слева жил господин Браун – молодой мужчина, любящий крепкую выпивку и веселых девушек. Справа – пожилой господин Люсвин, обожающий пряный табак и сплетни. Дальше по коридору расположились супруги из Предгорья, рядом – их друзья, за ними – тихая молодая учительница, неодобрительно поджимающая губы при каждом появлении в столовой господина Брауна…

Шестнадцать человек.

Я прикрыл глаза.

Шестнадцать ничего не подозревающих человек, решивших повеселиться на празднике и съесть крендель с маком в честь выжившего во время бунта принца и его отца, императора. Люди, которых я подвергаю опасности, даже находясь рядом.

Имею ли я право рисковать чужими жизнями ради того, чтобы спасти тех, кто мне дорог?

А ведь еще есть Клавдия… и ее брат. И все остальные…

Сделка с совестью похожа на упавший с горы камушек…

Я отвернулся от окна, за которым темнели соседние крыши, и прислушался.

В шесть часов вечера в «Озерном Доме» царила такая же тишина, как и на рассвете. Паутина сна висела в коридорах, опутывала постояльцев. Можно было подумать, что в отеле нет никого, кроме меня. Но я точно знал, что это не так.