Держи свой гнев глубоко внутри себя, ради ребёнка.

Даже думать об этой грязи не хочу.

Судя по обноскам у ребёнка, не сильно то и старалась жить достойно.

Проклятье!

Узнал бы о дочке раньше, я бы ей не просто рыбку, я бы ей целого слона подарил!

Оказавшись на улице, осматриваю светло-серое здание в пять этажей. Моё волнение становится максимальным. Потому что я понимаю, что через несколько минут, я увижу ЕЁ…

– За мной пожалуйста, – суетливо просит главврач отделения, быстрым шагом семеня по длинному, унылому коридору в сторону реанимации, – на входе обязательно наденьте бахилы и халат.

Надеваю.

Через две минуты подходим к одному из боксов, в котором есть окно.

– Полина Агафонова… – кивает в сторону бокса и отходит.

Перед глазами внезапно сгустился туман. Я пошатнулся, когда увидел хрупкую, девичью фигуру, неподвижно лежавшую на больничной кровати, сплошь обставленную медицинским оборудованием.

Вначале не узнал её, из-за многочисленных ссадин и синяков по всей коже. Узнал только по очертаниям фигуры и по светлой копне волос, заплетённой в толстую косу. И по крику Верочки, когда она бросилась к стеклу, прижавшись к нему лбом и ладошками.

– Мама! Мамочка! Проснись! Это я! Я пришлаааа!

Тихонько попискивала малышка, постукивая кулачками по стеклу.

– Верочка, не шуми, пусть мама поспит, хорошо? Она очень устала, – легонько её приобнимаю.

– А когда мне можно будет к ней подойти? Когда она проснётся? Ну я правда, правда, очень соскучилась! – всхлипывает. Кулачками глаза трёт. А мою грудь изнутри жжёт. Дыры в ней выжигает от невозможности молниеносно повлиять на ситуацию с моими деньгами и возможностями.

Смотрю на Элеонору Валерьевну, та лишь губы поджимает.

– Владимир Николаевич, вы можете пройти в палату, но ребёнок пусть лучше останется здесь.

– Посидишь пока на диванчике?

– Но я к маме хочу…