Было около часа дня, когда Симон поднялся наверх на Потсдаммерплац. И оказался перед высотным зданием информационного комплекса с экспозицией плана развития города и смотровой площадкой. Он не был здесь ни разу с момента объединения Германии и с интересом осматривал сменяющие друг друга макеты зданий, новые кварталы, планы улиц и площадей. Так, переходя от экспоната к экспонату, Симон добрался до смотровой площадки. Открывшаяся панорама давала возможность представить, каковы будут изменения, которые он видел внизу на схемах и макетах. Но кое-что показалось ему странным. Архитекторы, похоже, совсем не стремились подчеркнуть величие старого города, который снова стал единым. Разглядывая окрестности, Симон вспомнил попавшуюся ему на глаза совсем недавно газетную статью. «Дух Востока, — говорилось там, — исчезнет сам собой, как только правительство переедет в возрожденный и отреставрированный Берлин. Возродится дух Западного Берлина». И никто не заметил, что вместе со Стеной было разрушено и многое из того, что составляло этот самый дух, а архитекторы, проектируя новый центр города, совершенно не задумывались над тем, чтобы новые постройки хоть как-то вписались в старую архитектуру. Новый город жил как бы своей, не связанной с прошлым жизнью.

Симон жестом подозвал такси и попросил отвезти его на Курфюрстендамм. По дороге он раздумывал о своем будущем, о будущем своего дела. В следующем году делу, основанному еще его дедом, исполнится семьдесят пять лет. А структура и принципы управления мало изменились с тех пор. Кроме того, в конце года истекал срок аренды помещения, которое занимал его магазин, и Симон не без тревоги задумывался о предстоящих переговорах. Старый дом был продан пять лет назад в счет уплаты наследственного долга одной крупной риэлтерской конторе. Его прежние соседи, арендовавшие помещение в этом здании, не выдержали кабальных условий, предложенных новыми хозяевами, и переехали. С новым арендатором Симон никак не мог наладить контакт, так как владелец фирмы был весьма занятым человеком, владел еще одним предприятием в Мюнхене и очень редко появлялся в Берлине. Помещение по соседству занимал итальянский ресторан, владелец которого, Гвидо, балагур и шутник, мало интересовал Симона как деловой партнер.

Он вышел из такси, свернул в переулок, подошел к парадному одного из доходных домов, история которого уходила в глубину веков. Табличка на входной двери указывала, что здесь расположен офис весьма известной в мире фирмы «Й. Хёфль & сыновья». Фирма занималась продажей рукописей великих людей со всего света. Симон нажал кнопку звонка. Из домофона раздался голос самого Иоахима Хёфля.

— Это Шустер, Симон Шустер, не потревожил?

— Шустер? Да, поднимайтесь.

Щелкнул электронный замок, и Симон оказался в огромном, ярко освещенном холле, стены и потолок которого были покрыты великолепной росписью. Он поднялся по широкой лестнице на второй этаж, где его поджидал хозяин. Хёфлю было чуть больше семидесяти лет. Он был одного роста с Симоном, носил длинные, почти до плеч, волосы, одевался просто, но удобно. Сегодня на нем были вельветовые брюки и белая рубашка. Костюм дополнял со вкусом подобранный жилет. Очки, закрепленные на тонкой серебряной цепочке, висели на шее. Хёфль и Шустер были, разумеется, довольно давно знакомы, но особых симпатий друг к другу не питали — каждый занимал свою нишу в антикварном бизнесе, а интересы их пересекались крайне редко.

Хёфль препроводил Симона в свой кабинет, указал на стул рядом с письменным столом и не спеша уселся сам.

— Что привело вас ко мне, Шустер?

Хёфль обращался к любому посетителю именно так, по фамилии, не более того.

— Меня интересуют рукописи некоего Иоганна Эрнста Шнеллера…

— Придворного шута? — прервал его Хёфль.

— Именно.

Иоахим Хёфль задумчиво посмотрел на гостя.

— Шустер, — начал он, — вы можете приобрести у меня письма Гёте или Карла Мая, или даже авторскую партитуру Пауля Дессау, очень ценные рукописи папы римского Урбана VIII, датированные 1643 годом, и другие документы Ватикана. Мой самый дорогой товар — письмо Рене Декарта, написанное им в 1641 году Томасу Гоббсу. Впрочем, это письмо дорогое, у вас вряд ли хватит денег, — добавил он насмешливо.

Улыбка исчезла с лица Хёфля так же резко, как и появилась.

— Насколько я знаю, вы не занимаетесь коллекционированием рукописей. На кой дьявол вам понадобились манускрипты Шнеллера?

— Так они у вас есть?

Хёфль отрицательно покачал головой.

— Послушайте, — Симон повысил голос, — меня это интересует не как коллекционера. У меня чисто личный интерес к этой исторической персоне. Я изучаю время, в которое он жил. Не более.

— Гм. Лет двадцать назад я продал одному человеку из Вены несколько записок Шнеллера. Не рукописи, а копии его дневниковых записей, причем уже отпечатанные. Это была только часть дневника. Товар весьма редкий и потому ценный. Больше никаких документов, связанных с этой личностью, через мои руки не проходило.