Стойкость 3/3

Здоровье 100 %

Выносливость 40 %

— Ты уверен, что они нас не видят? — Зоя прижималась к Босому, стараясь слиться с ним в единое целое.

— Уверен. Я же говорил — застынь! А ты скачешь как сайгак… И если ты перестанешь дрожать, то и совсем уйдут.

— Я пытаюсь. Простите.

Когда жаба утащила Зою под воду, Босой нырнул вслед. Без размышлений, просто шагнул вперед. Он всегда так делал, когда было нужно, и только благодаря дарованным интерфейсом возможностям до сих пор оставался жив.

Цепляясь за одежду девушки, ловчий подобрался к ее ногам, нащупал прилепившийся к щиколотке язык и рубанул ножом. Тугая плоть поддалась удивительно легко. Темнеющее в воде тело лягушки исчезло в глубине.

На берег выбрались за счет использования скоростного рывка, что сожгло всю восстановленную Босым после боя выносливость. Едва успели упасть без движения на траву, как в ближайшей протоке появилась еще одна жабья голова, а потом еще одна и еще.

— Не шевелитесь!

Они были разные: одни чуть больше кошки, другие с крупную собаку. Самые массивные могли бы, не приподнимаясь, заглянуть человеку в глаза. Их широко расставленные лапы с трудом подтягивали студенистые подрагивающие при каждом шаге тела.

Босой с Зоей лежали у самого берега, и по ним дважды прошлись перепончатыми лапами, обдавая кисловатым запахом квашеной капусты и прогорклой горчицы. Забитый чудищами островок быстро покрылся слизью и влагой. Жабы искали еду. Раненая товарка подала знак тревоги, и теперь все ближайшие чудища собирались в одном месте, планируя отразить атаку и после с удовольствием полакомиться.

Ловчий с жалостью смотрел на едва сдерживающуюся от паники девчонку, но сам не испытывал особенных неудобств. Островок посреди живописного болота куда лучше, чем куча свежего навоза, в которую однажды пришлось закапываться с головой, или ночевка в сугробе во время бурана. Лежи, наслаждайся, смотри в небо. Главное, не дышать носом.

Зоя, сбросившая на время маску ершистости и злобы, прижималась к нему испуганным котенком. Босой невольно вспомнил, как и сам по вечерам залезал к маме под одеяло. Они грелись друг об друга, и болтали о разных разностях. В дымоходе гудел ветер, и Босой боялся, вдруг это гррах забрался на крышу и хочет испугать маму. Он обнимал ее как мог крепко, и мама не боялась.

А потом она ставила на плиту чайник, разливала по кружкам отвар смородиновых листьев и рассказывала о прежнем мире, то, что рассказывала ей ее мама. О том, как люди жили в городах, как ездили по дорогам на быстрых автомобилях, пахали землю мощными тракторами, и что народу была тьма тьмущая, и в одном доме их жило иногда столько, что сейчас и за несколько дней пути не встретишь.

Пора бы уже и Босому кому-то об этом рассказать. Сгинет ведь в каком-нибудь логовище однажды, и люди забудут еще немного того, о чем помнить надо обязательно. Почему бы и не Зое, если уж свела их судьба? Да вот только стоило вспомнить о матери — как мысли появлялись совсем другие, тяжелые и грустные. Где она сейчас? Как живет? Есть ли у нее еда и крыша над головой?

В том, что найдет маму, Босой не сомневался ни на минуту, пусть и занял поиск уже шесть лет. Когда ее увели, она была еще вполне здорова и сильна, могла работать и приносить хозяину пользу.

«Хозяину»…

Босой окликнул Зою, глазами показал на ее татуировку и шепнул:

— Как выберемся отсюда — сведем.