Кожа на тонких руках Зои посинела от долгой изнурительной стирки в холодной воде ручья. Штаны, рубахи, чужие подолы, простыни и скатерти мелькали перед глазами бесконечной лоскутчатой чередой. Корзина, вода, корзина. Корзина, вода, корзина. И так до бесконечности.

Пальцы сводило от холода, и все же полоскать белье лучше, чем как Леся, дочь сапожника и прачки, стоять у котла для кипячения. Зоя всегда завидовала подруге, ее тонкому мелодичному имени Ле-е-еся и длинным густым черным волосам, доставшимся ей от матери. Все в жизни Леськи было простым и предсказуемым: добрый отец, вечно занятая домашними хлопотами мать, голые пятки, чтобы не снашивать зазря обувь, юбка покороче, чтобы не остаться к шестнадцати старой девой, носатый пахарь в ухажерах, что уже трижды пытался затащить подружку на сеновал, но пока получал отпор. Не пройдет и пары лет, как Леська выскочит замуж, и нарожает родителям таких же бестолковых, как и она сама, внуков.

Когда-то Зоя и свою жизнь видела простой и беспечной. Родители ее пришли в Грачи в поисках лучшей доли, заняли пустующий дом, обосновались, родили дочь и зажили, казалось, счастливо и в достатке, но в тот год, когда Зое стукнуло десять, и в селе начали посматривать на нее как на скорую невесту, несчастья посыпались одно за другим.

Сначала отец, мечтавший стать ловчим и не раз бесстрашно ходивший едва ли не к самому центру свалки, неаккуратно нарвался у самого ее края на рой мушек-мутантов. Он успел выскочить за край полигона и отбежать, но на большее сил не хватило. Пораженный множеством ядовитых укусов, он потерял сознание и обязательно погиб бы, если бы не жена, мать Зои.

Женское сердце почуяло беду и заставило броситься догонять мужа, недавно ушедшего к свалке на промысел. Такое и раньше было: сердце чувствовало неладное, и всегда угадывало — вечером муж возвращался или нездоровый, или после большой неудачи. В тот же раз отчаяние разрывало грудь, и мать Зои побежала за мужем, не жалея ног. Прибежала, нашла, издалека усмотрев в кустах неподвижное тело, подхватила на спину и протащила много километров, ни разу не присев и не застонав.

Мужа спасла, пусть и остался он до конца жизни мало на что способным калекой, а вот себя не уберегла. Этой же весной, едва лед начал раскалываться и бродить по реке, не удержалась, поскользнулась на краю льдины, упала в стылую воду и уже не вынырнула. Другие бабы стояли рядом, но не успел помочь, будто сам водяной решил прихватить первую красавицу села к себе в придонное царство.

Убитая горем Зоя заболела и почти месяц лежала пластом, а как только выздоровела — пошла работать прачкой, полоскать белье. Лицо ее, правда, после работы подолгу сохраняло выражение крайней усталости, а кожа постепенно теряла детскую нежность, но Зоя была рада помогать отцу, который после происшествия на свалке теперь мог справляться только с работой пастуха, да и то едва поспевал за стадом.

За спиной послышались шаги. Кто-то пробирался по тропинке, стараясь ступать как можно тише. И все же Зоя услышала, и даже точно знала, кто идет — парень по имени Тур. Спроси ее сейчас, да хоть бы сам отец, откуда она знала — не сказала бы ни за что. А все же знала, и торопливо дополаскивала последнюю рубаху. Работать в присутствии приближающегося парня ей не хотелось совершенно.

Не успела. Он вынырнул из зарослей, когда она еще стояла на мостках к берегу спиной, неловко склонившись к воде. Зое никогда не было ясно, что привлекательного находили мужчины в подобной позе, но они находили, и стоило, стоя спиной, наклониться — лица их расплывались в довольных скабрезных ухмылках, а глаза наливались маслянистой алчностью.

В прежние времена за такой взгляд отец бы сгладил нос со скулами у любого наглеца. Теперь со многим приходилось мириться. Вмиг ослабевшая их семья нынче слишком зависела от окружающих, особенно таких богатых и влиятельных. Да и не справится отец, теперь, с таким вот откормленным бугаем. Только если враз одним ударом убивать, а для этого одного похабного взгляда мало. Вот подрастет Зойка, да наберется настоящей взрослой силы, и не нужен будет даже жених — сама любому наглецу сможет дать отпор, и мало не покажется.

Пока же приходилось терпеть, и Тур, сын Серпа, главы соседнего поселка, без стеснения и страха пялился на заднюю ее часть, откровенно и похабно улыбаясь. Зое не нужно было оборачиваться и смотреть, чтобы прекрасно представлять каждый уголок его отвратительной улыбки.

Бочонки, соседний с Грачами поселок, в последнее время разросся, разбогател, и глава его, тот самый Серп, окончательно обнаглел и старался распространить свое влияние и на соседей. Грачевцы в душе роптали, но сделать ничего не могли.

Тур был назван так родителями за коренастость, но похож он был скорее на холеного, глупого еще не оторвавшегося от мамки теленка, только с налитым вполне взрослым телом и непропорционально огромными округлыми плечами. Тур считал себя едва ли не хозяином Грачей. Приходил, когда хотел, делал, что хотел, да еще и собрал вокруг себя грачевских парней, любивших, когда он притаскивал с собой бутыли браги и гору копченого мяса.

Отец всегда сторонился и Серпа, и Тура со товарищи, для Зойки же они всегда существовали где-то далеко, в другой реальности. Она проходила мимо, не замечая, и они не замечали ее, ровно до одного случая, которого теперь очень хотелось бы, чтобы не происходило.

Салки были детской игрой весь год, кроме одного дня на излете мая, когда играли все: кто был неженат, не замужем, и у кого еще не потухла и рвалась вскачь душа. Водящих, чтобы никто не скучал, назначали трех. Раздавали им красные ленточки, во избежание путаницы, и выпускали всех на большую окруженную густым ивняком поляну.

Грачевские салки были известны на всю округу. Приходили и с ближних поселков, и с дальних, и с детьми, и без, но в основном те, кто уже вроде бы и не ребенок, а семью еще не завел. Не считалось стыдным во время игры девушке, убегая, нырнуть в заросли, а парню-воде, что бежал за ней, прыгнуть в кусты следом. И если они долго не появлялись, на поле назначался новый вода и вводилась в игру новая красная тряпка. В запасе таких было с десяток, потому что зря девчонки в заросли не убегали, и все знали, что если убежала — значит есть у воды шанс на ее женскую благосклонность.

С Зойкой же случилось совсем по-другому, неловко и нечаянно. Набегавшись, она оглянулась убедиться, что за ней никто не гонится, и тихонько, не привлекая внимание, юркнула в кустики совсем по другой причине. Хорошо хоть присесть не успела. Тур же, бывший в тот момент момент водой, понял все по своему. Не особенно разбираясь, чей подол мелькнул в кустах, на полном ходу ворвался в ивняк и наткнулся на откровенно маловатую для него девчонку, да еще и на непонимающий сердитый взгляд.

Ему стоило бы развернуться и убежать, спасая и уважение к себе, и девичью честь, но наглость победила разум. Вроде бы ради шутки, насилие в поселке не простили бы и самому Серпу, он потянулся к Зое, заграбастать и обнять — и получил пощечину такой силы, что едва не отлетел в сторону. Поймав равновесие и прогнав из головы морок, Тур провел по щеке рукой. Из трех пересекающих ее царапин сочилась кровь.

Сама Зоя, хоть и дала молодому мужчине достойный отпор, выглядела намного испуганнее, чем он сам. Словно за пощечину эту, вполне справедливую, именно ее ждало неизбежное и страшное наказание.

Тур, до сих пор и имени подрастающей девчонки не знавший, долго смотрел на нее, начала со злобой, потом с уважением, а потом еще как-то, взглядом, которым на Зою прежде никто не смотрел. И когда уходил, раздвигая ивняк плечами, еще несколько раз задумчиво оглядывался.