— Да, я создам такую газету! — сказал Рэнд уверенно.
Он снова сел за стол и откинулся в кресле.
— Она будет нужна республиканцам так же, как и демократам, социалистам, фашистам, белым и черномазым! Она будет выходить под девизом: «Только факты», начиная информацией и кончая рассказами и даже комиксами. Конечно, обработка такого материала потребует людей с настоящими литературными способностями. Теперь ты понимаешь, почему я тебе прислал все то, что мы писали об убийстве в Музее восковых фигур?
— Ну, знаешь ли, Рэнд, — не выдержал я, — то, что ты мне прислал, это не столько факты, сколько реклама! Реклама какого-то давно забытого Музея восковых фигур, фирмы готового платья, марки несгораемых шкафов и даже зубного врача!
Рэндольф Грейтс-младший поморщился.
— Ну, видишь ли, без реклам, к сожалению, ни одна газета не протянет и месяца… Но ты, черт возьми, прав! — Он стукнул ладонью по столу. — Эта реклама — грубая работа! Очень грубая работа! Но если об этом напишешь ты, я уверен, что все будет выглядеть правдиво и тем самым убедительно. Да, да! И реклама в том числе — что из этого? А разве, кроме нее, ты ничего не заметил? Разве там нет достоверных интересных фактов, которые только нужно суметь хорошо преподнести? В общем, Мак, ты мне нужен. Я очень хочу поскорее привести «Глоб» к новому курсу.
Я возражал сбивчиво, говорил, что не справлюсь с этой работой, что у меня нет ни журналистского опыта, ни способностей. Мне даже в голову не приходило, что нужно было говорить совсем другие слова, сказать Рэнду, что никакая газета не может существовать вне политики и что вся его затея «честно торговать фактами» наивна и обречена на провал. Но, увы, все это я сообразил значительно позже…
А в то время Рэндольф Грейте без труда разбивал все мои слабые доводы. Глядя на меня своими умными, честными глазами, он говорил проникновенным, глуховатым голосом, который так убедительно звучал на предвыборных собраниях студенческого клуба «Альфа-Бета-Гамма», где четыре года Рэнд был бессменным председателем. Этим же голосом он всегда убеждал ротного писаря поставить печать на подделанных нами увольнительных..
— Твое место здесь, Мак, в газете. И не только для того, чтобы помочь мне. Я знаю — у нас с тобой могут быть разные взгляды и убеждения, но разве то, что я тебе предлагаю, противоречит принципам любого честного человека? А если уж ты действительно решил стать профессиональным литератором, тогда тем более тебе не следует отказываться…
— Но как я могу сейчас начать работать над этим материалом? Ведь никому не известно, чем вообще кончится это дело…
— Какая разница? Чем бы оно ни кончилось, оно кончится! Твое дело — следить за фактами и излагать их художественно, правдиво…
Я замолчал. Трубка у меня погасла. Теперь я жадно слушал Рэнда. Он сумел меня увлечь.
— … Постепенно я заменю всех неспособных людей. К новому курсу мы приведем наш «Глоб» довольно быстро. Тебе предстоит начать. Ты напишешь об этом убийстве в Музее восковых фигур повесть для наших воскресных приложений. Повесть документальную. Без вымысла. Ну, как?
И я согласился.
Впрочем, я не жалею об этом.
Было бы неточно, если бы я сказал, что Джо Кэсиди вошел в мой кабинет. Дело в том, что мой друг Джо никогда никуда не входил. Он врывался, вбегал, вламывался — одним словом, всегда появлялся неожиданно и с поразительной быстротой, особенно тогда, когда этого требовали интересы газеты.
Это был высокий подвижной человек лет тридцати пяти, с маленькой головой, вздернутым носом и очень светлыми волосами. На лице его постоянно было выражение доброжелательности и детского интереса ко всему окружающему. Это сразу необыкновенно к нему располагало.
Про изумительные репортерские способности Кэсиди ходили анекдоты. Он был знаком почти со всеми полисменами и сыщиками уголовной полиции Нью-Йорка; как никто, знал преступный мир своего родного города и, обладая феноменальной памятью, мог назвать сотни имен, имевших отношение к знаменитым уголовным делам последней четверти века. Это был идеальный тип репортера, если бы не один «маленький» недостаток — Джо Кэсиди совершенно не умел излагать свои мысли на бумаге! За всю свою многолетнюю репортерскую деятельность он не написал ни одной строчки. Звонил по телефону, интервьюировал сыщиков и преступников, мчался на автомобиле и самолете к месту происшествия и затем все, что видел и узнавал, выкладывал в редакции устно. Но стилисты и литобработчики не жаловались. В рассказах Джо Кэсиди всегда была уйма интереснейших подробностей, не замеченных репортерами других газет.
Джо всегда было некогда. И, если ему приходилось где-нибудь задерживаться, он вскакивал, пересаживался с места на место, ходил по комнате, нетерпеливо заглядывал в окна. Никто не знал, где жил этот человек и есть ли у него семья. Правда, ходили какие-то неясные слухи о том, что он содержит детей известного преступника, казненного на электрическом стуле несколько лет назад. Однако он упорно отрицал это и очень не любил, когда его расспрашивали.
Он начал говорить, как только вошел, и за это время ни одной минуты не сидел спокойно: ходил по комнате, внимательно разглядывал книги на этажерке, играл с пресс-папье и даже зачем-то заглянул в чернильницу. Тем не менее он ни разу не отвлекся от разговора.