То, что его любовницей, сердечной подругой, сожительницей, гражданской женой или как там это принято называть, была такая женщина, как Эулохия, нередко ставило главного комиссара полиции в весьма непростое положение. Однако вместе с тем это делало его таким счастливым, что он считал оправданным любой риск. Он был полностью удовлетворен своей личной жизнью, более того, считал себя настоящим счастливчиком. Молодая любовница, женщина гораздо моложе его, шестидесятилетнего седовласого мужчины с внушительным животиком, сумасбродная и непредсказуемая, наполняла его существование непреходящей радостью, позволяя познать иную сторону жизни, столь далекую от скучных норм, которым он привык следовать и которым заставлял следовать других.

Эулохия, по ее собственному признанию, росла крайне избалованным ребенком, и Андрес часто задавался вопросом, не было ли все происходящее теперь следствием того, что она так и не повзрослела. Для нее, привыкшей незамедлительно получать все, что только пожелает, стоило лишь попросить об этом родителей, он был очередным, весьма неожиданным и не поддававшимся вразумительному объяснению капризом, который все вокруг считали достойным сожаления.

Эта искрящаяся красотой женщина сорока шести лет с двумя взрослыми детьми — сыном, только что получившим диплом экономиста и увлеченно занимающимся аэромоделированием, и дочерью-студенткой, влюбленной в жизнь до полного изнеможения, — благодаря деньгам своих родителей имела все, что только могла желать. И вдруг влюбилась в Андреса Салорио, полицейского, который был почти на двадцать лет старше ее, имел привычку разводиться с женами и славу бабника, подкрепленную внушительным списком любовниц. Однако, вопреки всему, похоже, он сумел добиться того, чтобы она радовалась жизни вместе с ним.

Всякий раз, подводя итог обсуждению экстравагантных выходок, которыми Эулохия поражала окружающих и по поводу которых считали нужным высказать свое неодобрение даже самые близкие и добрые друзья, комиссар обычно ограничивался одной фразой, вкладывая в нее всю убежденность, на какую только был способен: «Да, ты совершенно прав, но, поверь мне, ты даже представить себе не можешь, как часто благодаря этой женщине я от всей души хохочу».

Пожалуй, именно в этой уникальной способности Эулохии развеселить его в любой ситуации и заключался главный секрет его привязанности. Впрочем, еще и в ее удивительной доброте.

Эулохия была столь же добра, сколь и эксцентрична, столь же улыбчива, сколь и сумасбродна; ее ум был настолько же конструктивен, насколько разрушительно ее поведение. Такой уж она была, и ему хотелось, чтобы она такой оставалась и впредь.

Вот какие мысли посетили комиссара, когда он вновь уселся за свой стол, который не так давно покинул в присутствии отсутствующей ныне Эулохии, и погрузился в свои ставшие уже привычными размышления. В данном случае мы могли бы назвать их мыслями об икре, в другом — рассуждениями о дюжине джинсов, разом приобретенных его эксцентричной подругой в одном из элитных магазинов, в третьем — еще о чем-то в этом роде.

И вот в тот момент, когда его ум был занят столь важными размышлениями, в кабинет, даже не дав комиссару возможности удобно расположиться за любимым столом, ворвался старший дежурный инспектор.

— Только что сообщили по телефону, что в ванной одного из расположенных поблизости домов обнаружен труп.

Нет, все-таки эта суббота 1 марта 2008 года явно была несчастливым днем.

— В каком доме? — спросил огорошенный комиссар.

То, что в некой ванне обнаружен покойник, было делом необычным, но, по крайней мере, понятным. Но появление трупа в непосредственной близости от комиссариата — это как если бы какая-нибудь собачонка посмела помочиться на брючину комиссара.

— Ну в том самом доме, где проживает эта прыткая адвокатша со своей подругой-докторшей.

— Как?!

— Так, как я вам сказал: там, где проживает эта прыткая адвокатша со своей подругой-докторшей, которая тоже всегда, пардон, перла как паровоз.

— Кто сообщил? — машинально задал вопрос комиссар.

— Голос был явно искажен. То ли тенор, то ли охрипшее меццо-сопрано. Но важно, что покойница — та самая докторша, которая делила квартиру с адвокатшей.

Так ответил комиссару старший дежурный инспектор, судя по всему неравнодушный к оперно-вокальному искусству. Затем он устремил пристальный взгляд на лицо своего шефа, наблюдая за реакцией, которую на того произвели его слова.

Увидев маску опытного игрока в покер, которую надел на свое лицо комиссар и которую ему ужасно захотелось сорвать, инспектор продолжил:

— Да, да, та самая адвокатша, что развлекает себя всякими забавными делишками вроде дела танкера Coleslaw, та самая, что совсем недавно вышла отсюда… В общем, ее подруга. Она все еще лежит в ванне, нас поджидает…