Уилсон и Хаким ужинали в отеле «Дюма». Просторный ресторан с мраморным камином и высокими потолками имел уныло-запущенный вид: канделябры в шубках пыли, штукатурка там и тут отваливается, фальшивая позолота шелушится. Впрочем, комната Уилсона находилась в еще худшем состоянии. Когда-то Баальбек был в моде, и отель «Дюма» знавал лучшие времена — в нем останавливались Жозефина Бейкер, Шарль де Голль… Теперь из гудящих труб лилась ржавая вода, двери и половицы нестерпимо скрипели, а полотенца по обтрепанности не отличались от ковров.

Лишь кухня была по-прежнему отменной.

За вычетом Зеро и Халида, которые чаевничали за столиком у двери, Уилсон и Халид были единственными гостями ресторана. Случайно или нет — об этом Уилсон мог только гадать.

То, что Хаким первым делом заказал вино, уже нисколько не шокировало Уилсона. Хотя Коран однозначно запрещает алкоголь, Хаким не только пил, но любил и сам ритуал выбора: проинспектировать этикетку, понюхать пробку, сделать пробный глоток, поморщиться или согласно кивнуть официанту.

Первую бутылку Хаким отверг, вторую одобрил. Налив по бокалу себе и Уилсону, Хаким сказал, верно угадывая немой вопрос своего визави:

— Я — такфири. Вы знаете, что означает это слово?

Уилсон отрицательно мотнул головой.

— Это значит, я волен нарушать любые религиозные запреты. Вино, девочки, даже свинина — все позволено. Понятия «харам» — грязное, запретное — для меня не существует.

— Очень удобно, — усмехнулся Уилсон.

Хаким проигнорировал сарказм в его голосе.

— Речь идет не об удобстве, — сухо возразил он. — Просто для истовых борцов за идею — вроде меня — все иначе. И это неизбежно.

— Почему же?

— Потому что идет война, — торжественно изрек Хаким, — и мы посланы действовать в стане врага. Вот отчего мы вынуждены маскироваться.

Уилсон понимающе кивнул.

— Притворяясь грешниками, мы всего надежней прячем свою святость.

В этом была своя логика, и Уилсон ее улавливал. Однако и словесным выкрутасам он знал цену. По его наблюдениям, если Хаким и маскировался, то уж как-то чересчур хорошо. За неделю в Ливане он убедился, что этот араб с отменным маникюром и повадками бывалого сибарита берет от жизни все — и не затрудняет себя мыслями о том, как это соотносится с заветами Корана. Во второй вечер, в Бейруте, Хаким на глазах Уилсона надрался в баре отеля «Святой Георг» и поднялся к себе в номер с девицей, которая ему во внучки годилась. Неужели и это было всего лишь очередным подвигом веры: сцепив зубы, преодолеть себя и согрешить напоказ? Напоказ — кому? Кто, кроме Аллаха, видел его в номере отеля — с той несчастной девочкой, готовой на все ради пары монет?

С другой стороны, нельзя было отрицать, что Хаким всей душой в «деле». Да и задумку Уилсона он поддерживал. Несмотря на то что Хакиму было явно не по сердцу сотрудничать с американцем и план Уилсона казался ему в принципе невыполнимым, до настоящего момента он не обманул Уилсона ни в одном пункте своих обещаний. Впрочем, почему бы Хакиму и не быть паинькой? Если все завершится успехом, в Антверпене он получит семьдесят процентов дохода, а Уилсон только тридцать — хотя во время многоэтапной операции голову в петлю будет совать только он! Сумеет Длинный на полученные деньги уничтожить Америку или нет — в любом случае Хаким заработает на его энтузиазме значительный куш.

Хаким осушил свой бокал и наполнил снова. Подошел официант и, непрестанно улыбаясь, составил с подноса на стол множество тарелочек с разнообразными блюдами.

Когда официант почтительно удалился, Хаким произнес, задумчиво покачивая вино в бокале: