Цены на твои картины подскочили в девяностых, когда твои работы стали коллекционировать Мадонна, Джек Николсон и Барбара Стрейзанд.
Если сегодня набрать твое имя в «Гугле» или «Инстаграме», то можно найти сотни изображений. Самое известное – автопортрет в «бугатти».
Нет, Тамара, тебя никто не забыл.
Ты продолжаешь восхищать, хотя с момента твоей смерти прошло уже почти сорок лет. Ты остаешься вне рамок, стоишь особняком, ты загадочна и непостижима.
Одна из твоих внучек, Виктория, предпочитает не говорить со мной, а рассказывать о тебе в письмах. Например, о том, как она бежала встречать тебя в Хьюстоне, когда ты приезжала на такси из аэропорта. Тогда ты прибывала из Парижа, и от тебя пахло духами «Vent vert». Теми же, которыми пользовалась Дафна Дюморье. Эта деталь заставляет меня улыбнуться.
Колетт об этих духах говорила, что у них «ужасный запах растений, которые сжали в кулаке. Они точно понравятся современным женщинам-чертовкам».
Виктория говорит, что в твоем присутствии смеялись редко. Она не помнит, чтобы все так уж веселились. Ты говорила на французском, английском, польском, итальянском и испанском языках. Выражалась властно и пылко. После каждой фразы можно было ставить восклицательный знак.
Ты водила ее в Лувр, показывала картины, перед которыми мечтала, будучи ребенком. Рассказывала о том, что именно нужно знать о полотнах, какие детали важны.
Когда Виктория малышкой гуляла с тобой по Нью-Йорку, тебя останавливали и просили автограф. Не потому, что узнавали, но потому, что ты источала ауру известности.
Вилла «Трес Бамбус». Тамара разговаривает по телефону в патио; спальня Тамары с двумя кроватями
Кристина и Мариза со своей прекрасной прабабушкой
Тебе не нравилось стареть, признает Виктория. Несмотря на возраст, ты всегда ощущала себя молодой.
В последний год жизни, в 1980-м, ты была удивительной кокеткой. Виктория вспоминает о твоих широкополых шляпах, накрашенных глазах и огромном топазе, подаренном когда-то Габриеле д’Аннунцио. Сейчас это кольцо принадлежит ей.
Я долго разговаривала по телефону с дочерями Виктории, Маризой и Кристиной. Твоими правнучками. Сейчас им обеим за сорок. Одна живет в Аргентине, другая – в США. Старшая, Мариза, помнит тебя лучше. В 1980 году, когда ты умерла, ей было семь лет. Она говорит, что ты всегда заполняла собой все пространство, и это больше чем характер.
Ты не любила говорить «мои правнучки», конечно нет! Ты звала их «девочками». Они же обращались к тебе «дорогая». Ты говорила с ними по-английски и по-испански.
Ты не была прабабушкой, которой нужны поцелуи и ласки. Ты всегда и в любой ситуации была причесана, накрашена.
Мариза рассказала мне об одном моменте у тебя на вилле «Трес Бамбус». Она очень хорошо помнит твою спальню в лиловых тонах. Там стояли две двуспальные кровати. Как-то вечером ты разрешила ей прилечь на одну из кроватей вместе с ней. И Мариза, хотя ей было всего пять лет, сразу поняла, что это – знак отличия.
Ты поражала ее воображение. Она рассказывает, что у тебя были ярко-голубые глаза. У тебя были морщины, но ты все еще была красива, – подчеркивает Мариза. Она лежала рядом с тобой и чувствовала твою силу и целеустремленность.
Кристину, чуть помладше, ты называла «малышкой». Думаю, ты гордилась этими белокурыми грациозными девочками, несмотря на сложности, которые иногда у тебя возникали с их матерью Викторией. Кристина говорит, что ее бабушка Кизетта была красивая, красивее и выше тебя. И признается, что, безусловно, красота дочери была для тебя проблемой. Это не шло на пользу вашим отношениям.
Твой голос. Ничего общего с голосом старухи. Низкий и чувственный, незабываемый. Кристина помнит твой хрупкий силуэт, помнит твои длинные платья, экстравагантные шляпы, вечную сигарету в мундштуке. И исходящую от тебя силу, харизму. Нет, ты совсем не походила на обычную прабабушку.