«Адмиралы Трибуц и Пантелеев часто встречались с Росом во внеслужебной обстановке, принимая приглашения последнего на охоту, загородные прогулки и банкеты в спецпомещениях ЦК и обкома. Не исключен сговор между Росом и командованием КБФ, которое, с одной стороны, обеспечило бегство Роса, а с другой стороны, — готовит сдачу флота в Таллинне и переход на сторону противника.
Переход на сторону противника! Это массовое явление первых месяцев войны захватило врасплох и потрясло обе воюющие стороны. Немцы не знали, что им делать с сотнями тысяч вооруженных людей, переходивших на их сторону часто с развернутыми знаменами и под звуки маршей, исполняемых полковыми и дивизионными оркестрами. Уже в середине июля командующие группами армий начали засыпать Берлин донесениями о возможности формирования русской национальной армии из перешедших добровольно на их сторону различных воинских соединений Красной Армии, а также из числа попавших в плен в пограничных котлах. Армия, как никакой другой государственный институт, жаждала мести за ту резню, что устроил в её рядах великий вождь народов. Но и тот не дремал.
Уже 16 июля Сталин подписал секретный приказ №0019, где, в частности, говорилось:
«На всех фронтах имеются многочисленные элементы, которые даже бегут навстречу противнику и при первом соприкосновении с ним бросают оружие...»[12]
Приказ предлагал политическим органам армии и Особым отделам тщательно следить за командирами всех уровней, но особенно, за представителями высшего командования, беспощадно на месте пресекая все проявления малодушия или каких- либо негативных настроений, могущих привести к переходу на сторону врага. Однако приказ не помог. Случаи массовых сдач и повального перехода к противнику даже участились. Ровно через месяц Сталин вынужден был отдать новый секретный приказ №270 (от 16 августа 1941 года), в котором все находящиеся в плену без разбора объявлялись изменниками Родины. В приказе указывалось, что семьи всех офицеров и политработников, как находящиеся в плену, так и попавшие в плен в будущем, будут отправлены в концлагеря. Семьи же рядовых будут лишаться продовольственных карточек, то есть будут обречены на голодную смерть. Политорганам и Особым отделам предписывалось ежедневно докладывать о поведении командующих всех уровней, их настроениях, связях, намерениях, подчеркивая, что представители политорганов и Особых отделов отвечают головой за поведение строевых командиров.
Чтобы обезопасить себя, указанные органы потоком слали донесения, содержание которых недвусмысленно предполагало расстреливать всех командующих на протяжении всего огромного фронта, до командиров полков и бригад включительно. Эфир и провода гнулись от нескончаемого потока доносов, забивавших оперативные каналы связи, парализуя и так никуда негодную систему связи боевых подразделений. В Москве, конечно, никто не мог обработать такое количество информации. Многие донесения 1941-го года были прочитаны только после войны, и меры по ним принимались аж до марта 1953-го года!
Адмирал Трибуц в ситуации ориентировался и прилагал все усилия, чтобы политуправление флота знало о нем и его замыслах как можно меньше, что было совсем нелегко, так как контр-адмирал Смирнов, будучи членом Военного совета КБФ, должен был информировать обо всех решениях командующего и штаба флота. Что касается Особого отдела, то при его всепроникаемости укрыться от него было совершенно невозможно, а ждать можно было чего угодно, вплоть до выстрела в затылок прямо за обедом в кают-компании...
25 августа 1941, 11:00
Военный корреспондент Михайловский медленно шел по опустевшим аллеям парка Кардиорг. Ручные белки — одна из главных достопримечательностей знаменитого таллиннского парка - подбегали прямо к нему под ноги. Они были голодны, их давно уже никто не кормил. От памятника «Русалке» и от знаменитого дома Петра I доносились автоматные очереди. Ветер гнал по пустынным дорожкам парка грязь и пыль. Аккуратные эстонские дворники в накрахмаленных белых передниках исчезли, как будто их никогда и не бывало. На узеньких улочках, примыкающих к парку, было пустынно, как в осеннюю ночь на кладбище. Было видно, что мусор с них не убирался уже много дней. Все лавки, магазины и учреждения закрыты. Везде круглосуточно висели плакаты: «Suletud» (закрыто).
Михайловский вышел на просторную улицу Харью, славившуюся зеркальными витринами своих шикарных магазинов. Владельцы магазинов и их приказчики снимали тенты над витринами и забивали их деревянными щитами. Стук молотков, доносящийся со всех сторон, заставил корреспондента прибавить шагу. Ему показалось, что именно так забивают последние гвозди в гробовую доску.
Михайловский направился к гостинице «Золотой лев», надеясь перекусить. Дел было еще очень много.
Ресторан был знаком ему еще по довоенным временам. Посетителей здесь всегда встречал необычайно любезный метрдотель, учтиво смотревший в глаза, как бы желая предугадать вкусы клиента.
Злой взгляд метрдотеля поразил корреспондента. И тени былой учтивости не осталось на его лице с плотно сжатыми тонкими губами.
- Что надо? - бесцеремонно спросил он входящего корреспондента.
— Можно пообедать?
Злая усмешка скривила тонкие губы: «Отобедали! Кончилось, все для вас кончилось, достопочтенные товарищи!»
Поднявшись по улице Нарва-Маанте, почти все здания которой были реквизированы под госпитали, и с трудом пробившись через сгрудившиеся санитарные машины и повозки, сгружающие и нагружающие раненых, Михайловский увидел Минную гавань. Гром выстрелов тяжелых орудий, непрерывные огненные вспышки, клубы дыма, расстилающегося над землей и морем, временами скрывающего из вида многочисленные боевые корабли, отчаянно маневрирующие на рейде... Разрывы снарядов, гул канонады, клубы кирпичной пыли, багрово-кровавыми облаками плывущие над гаванями и рейдом — все это создавало ощущение какой-то фантастической нереальности.
Михайловский поискал глазами и без труда нашел длинный, изящный силуэт «Кирова». Окруженный ощетинившимися эсминцами, крейсер давал залп за залпом. Через тучи дыма непрерывно, сполохами молний, сверкали вспышки выстрелов. Эсминцы, маневрируя на полных ходах, вели яростный огонь, не давая противнику ни минуты передышки.
И вдруг загрохотало совсем рядом. Михайловский вздрогнул от неожиданности. Это открыли огонь зенитные орудия, стоявшие невдалеке во дворе бывшей гимназии, ныне реквизированной под госпиталь. Корреспондент снова взглянул на рейд. Перекрывая гул канонады, со всех сторон резко залаяли зенитки. Весь борт крейсера полыхнул огнем, и небо над ним потемнело от черных шапок разрыва зенитных снарядов. Густые клубы дымзавесы и столбы воды от рвущихся авиабомб закрыли «Киров», крутившийся почти на месте, будто слон, отбивающийся от роя ос. Вокруг крейсера, среди огненных и водяных смерчей суетился маленький буксир, почти невидимый на фоне грозного силуэта огромного корабля...
25 августа 1941, 11:30