Сукорюкин проснулся, приподнял голову и тупо смотрит по сторонам.

— Вставай! Хватит дрыхнуть! — я толкаю Кожуру плечом.

— А? Что такое? Какие санитары?! — вскрикивает он.

Касание колесами посадочной полосы. Рев двигателей на реверсе. Торможение. Остановка.

Двигатели стихли.

Брюхо самолета распахнулось, и в его нутро хлынул яркий дневной свет.

— На выход! — скомандовал Сукорюкин.

Выходим из самолета по пандусу, жмурясь от яркого солнца.

Я осмотрелся по сторонам. Мы на летном поле. Вокруг десятки разных самолетов. Вдали распласталось здание аэропорта, но вид у него иной, нежели аэропорт «Пулково» с его стеклянными световыми фонарями. Здешний аэропорт это монументальное сооружение, напоминающее собой мощную гранитную крепость. Наверху этой крепости красуется объемная белая надпись: «Ленинград — город герой».

К Сукорюкину подходит капитан в черной летной форме.

— Как, гвардеец? Нормально долетели?

— Спасибо, товарищ капитан! Все ништяк!

— Ну, бывай! Передавай привет полковнику Звереву.

К самолету подруливает военный грузовик. Его кузов накрыт брезентовым тентом.

— К машине! — командует Сукорюкин.

Мы забираемся в кузов и рассаживаемся на деревянные скамьи.

— Круто, — пыхтит Кожура. — Транспорт подают прямо на летное поле, как членам политбюро. А где красная ковровая дорожка?

Сукорюкин сдвигает тент по заднему борту, полностью закрывая нам обзор. Слышится стук двери. Похоже, что сержант занял мягкое место в кабине.

— Вот же изверг. А я так Ленинград посмотреть хотел, — пробормотал Гоша Косицин. Тот самый новобранец, который спрашивал про экскурсии в Эрмитаж.

— Посмотришь еще. После дембеля, — ехидно произносит за моей спиной Вадик Павлов, пожелавший Сукорюкину приятных снов. У Вадика хорошо подвешен язык и за словом он в карман не лезет. Всю вторую половину полета он травил политические анекдоты.