В самолете фотограф заснул. Небольшой Боинг сильно трясло, он просыпался, снова задремывал, и ему снились обрывки странного сериала с участием Мирки и Пико. Сон был заболтанный и несвязный, но основную идею этого недоделанного и оборванного на полуслове сериала Рони с удивлением и недоверием понял, запомнил и сформулировал очень коротко: «Мы (т. е. актер и его возлюбленная) уходим в бессрочный семейный отпуск». В конце сна он взял камеру и закричал: «Погодите, не уходите! А как же…» — но остановился на полуслове с раскрытым ртом, подумал: «Что это я раскричался — это же не моя тайна,» — вздрогнул и проснулся. Стюардесса, наклонившись к самому его уху, просила пристегнуться, самолет шел на посадку.

Рони был суеверен. Он, так же как и я, верил, что сны — это неспроста. Но он, в отличие от меня, был профессиональный шпион. Поэтому всякое сообщение, тем более такое странное и неожиданное, всегда проверял и перепроверял. Но он был суеверен и никому — никогда — ничего не рассказывал и сам вел себя так, как будто ничего не случилось и он ничего не знает — вплоть до окончания проверки. До сих пор все оканчивалось благополучным вычеркиванием сна из памяти, что ничего не меняло, и всё равно каждое следующее подобное сообщение тщательно проверялось на достоверность.

Рони-фотограф искренне любил красавицу Мерилин, любил с ней работать и заранее радовался предстоящей фотосессии. Особенно потому, что Рони-шпион был на этот раз свободен и никаких указаний Центра относительно Мерилин-шпионки не получал. На другой день он позвонил, к телефону подошла мать Педрунчика, представилась и спросила:

— Вы говорите по-испански?

— Да, сеньора.

— Вот и хорошо. Мирка ненадолго вышла. Она просила вас приехать ко мне домой немножко покушать. Мы обе будем рады вас видеть. Если вам не терпиться начать работать, возьмите свои аппаратики. Только в любом случае — сначала обед. Да, Рони! Никаких подарков.

— Даже цветы?

— Цветы — не подарок. Мы ждем вас.

— В котором часу… — но старая испанка уже отключилась.

Рони не удержался и кроме нескольких длинноногих алых роз принес бутылку хорошего вина. Старая испанка представилась: «Ана», — обрадовалась розам, взяла бутылку двумя пальцами за горлышко и поставила около входной двери: «Уходя, не забудьте взять с собой».

Рони оторопело смотрел на Ану и молчал. А та, будто ничего не замечая, продолжала:

— Мирка скоро придет. Пойдемте в гостиную. Хотите пить? Или выпить? — Но тут старая женщина вдруг осознала, что гость ещё не вымолвил ни слова. — Что-нибудь случилось? Я вас обидела?

— Такая красавица, — прошептал Рони. Ана нахмурилась, удивленно посмотрела направо, налево, назад… А Рони опять прошептал: — Такая красавица.

И тогда Ана засмеялась: — Я уже забыла это слово и что такое комплимент. Спасибо.

— Это не комплимент. Это я, фотограф, фотохудожник, мужчина, близко видевший всех знаменитых красавиц, говорю вам правду, истинную правду и ничего, кроме правды.

Ана перестала смеяться:

— Спасибо, дорогой мой. И больше не надо об этом, а то я заплачу. А испанке, даже старой испанке, не пристало плакать перед незнакомым мужчиной.

— Можно мне…

— Да. Только без моего разрешения нигде не печатайте. И Педрунчику не говорите; я сама скажу и покажу. А вот и Мирка. Пошли обедать.