– Ты шкуру медвежью принес?
– А то как же, вон там лежит, – кивнул он на объемный мешок, лежавший у самого порога. – Машкина шкура.
– Я знаю тропы, по которым ходит медведь. Мы вот что сделаем, повесим шкуру подле одной из троп и заляжем неподалеку, а когда Антошка приблизится, просто пристрелим.
– Ты уверен, что медведь подойдет? – с сомнением спросил Аркадий. – Он ведь и Машку эту давно забыл. Сколько времени уже прошло, у зверей память короткая.
– Не сомневайся, не забыл! Он обязательно подойдет, когда почувствует запах Машки. Что ты об этом думаешь?
– В целом идея хорошая… И когда ты рассчитываешь идти?
– Тянуть с этим делом не будем, он угрожает мне каждую секунду. Пойдем сегодня!
– Возможно, и правильно, – легко согласился Аркадий. – Вот только непогоду переждем и вперед!
За окошком все более хмурилось. Еще каких-то несколько минут назад было светло, грело солнышко, и вдруг почерневшее грозовое небо непроницаемым колпаком накрыло избу и оттенило лежащую вокруг тайну. Образовалась вдруг тишина, какая случается только перед ненастьем. Даже деревья перестали шуршать кронами, вслушиваясь в зарождающуюся непогоду. Птицы попрятались, хищники разбежались по норам, дожидаясь своего часа. И вдруг дождь захлестал в окно. Стекло застучало, завибрировало под струями дождя, будто бы древний бубен под мозолистыми ладонями старого шамана.
– Этот дождь ненадолго, горизонт уже проясняется.
Я подошел к окну и, не стесняясь своей нежности, приобнял жену за плечи. Податливо, будто бы березка в ненастную погоду, она подалась ко мне, прижавшись своим жарким телом. С Надеждой всегда было хорошо, вот даже в такую ненастную и стылую погоду. Ливень не помеха, когда от любви на душе тепло.
– Я вам не помешал? – подал голос со своего угла Аркадий. – А то вижу, что вы меня совсем позабыли. А ведь блины-то уже закончились, могли бы и подложить, – в его голосе прозвучали обиженные нотки.
– Ой, и в самом деле! – переполошилась хозяйка, мягко освобождаясь от мужниных объятий. – Я сейчас принесу!
Подоспела очередная порция блинов: жарких, горячих, душистых. С пылу с жару! Разговор пошел бойчее, и как-то совсем незаметно канул дождь, оставив после себя лишь устойчивую марь.
На горизонте разом просветлело, зародив в душе торжество. День продолжался хорошо. За окном тихо поскрипывала поломанная молнией береза. Еще вчера я хотел обрубить ее под корень, а теперь после прошедшей грозы понимал, насколько был неправ. Дереву нужно помочь жить дальше, завтра же выправлю ствол, закреплю его, как подобает, а там пусть себе растет! Где-то вдалеке, радуясь пробившемуся через кучевые облака солнцу, щебетала мелкая пичуга – звонко, задиристо. И тучи, перепуганные многоголосьем, длинной чередой потянулись на восток, оставляя после себя дымчатый след из рассеивающихся облаков.
– Самое время уходить, – снял я с крюка винтовку. – Ты готов?
– Конечно, – охотно отозвался Аркаша. И, подхватив мешок со шкурой, неряшливым комком лежавший подле двери, потопал за мной.
Вышли из леса, прошли мимо березы, тонко попискивающей, и тут Аркадий остановился.
– Посмотри, – показал он на надломленное дерево.
Согнувшись, я рассмотрел на коре дерева несколько длинных буроватых медвежьих волосков. Об эту березу терся медведь.