XX

ПОРА, ОДНАКО, НАМ ПОСМОТРЕТЬ, ЧТО СТАЛОСЬ с мистером Олдхэмом и другими интересными личностями, фигурирующими в нашем правдивом рассказе.

Первой заботой Ингольфа по прибытии в Розольфсе было запереть почтенного бухгалтера в особую каюту и приставить к дверям часового, чтобы мистер Олдхэм как-нибудь не выбежал и не наделал бед своим болтливым языком.

Молодому лейтенанту Эриксону, большому приятелю бухгалтера, было поручено сделать так, чтобы мистер Олдхэм подчинился своей участи без большого протеста. Но — увы! — на этот раз все красноречие офицера осталось втуне: почтенный клерк ничего не хотел слышать. Напрасно Эриксон рассказывал про розольфскую стоянку разные ужасы и даже придумал ей название «бухты убийств», уверяя, что здешние канаки всякого высадившегося на берег немедленно убивают, потрошат, начиняют картофелем и, зажарив на вертеле, съедают, — мистер Олдхэм нисколько не отступался от своего желания выйти на берег.

— Брр! — пугал его Эриксон. — Как это вы будете жариться в собственном соку… Бедный Олдхэм!..

Даже и это не действовало. Клерк непременно желал посмотреть на канаков, чтобы потом дома, в тихом семейном кругу, рассказывать по вечерам о своих приключениях.

Эриксон был разбит по всем пунктам. Добряк-бухгалтер был упрям и ни за что не хотел отступаться от того, что раз навсегда забрал себе в голову.

Истощив все аргументы, офицер решился сказать Олдхэму правду и объявил ему напрямик, что бриг «Ральф» находится вовсе не в Океании, а в Норланде, около самой Лапландии, в тридцати градусах от северного полюса.

Олдхэм не дал ему даже и договорить — покатился со смеху.

— Рассказывайте! — сказал он. — На каком же это полюсе солнце может греть в течение восемнадцати часов?

— Да ведь чем ближе к полюсу, тем дни дольше, — убеждал его лейтенант. — Если бы мы были на экваторе, то дни равнялись бы ночи, потому ведь экватор и называется равноденственной линией.

— Оставьте вы свои шутки, — не поддавался Олдхэм. — Не знаю, что у вас за причина не пускать меня на берег, но что мы в Океании — в этом я убежден. И капитан, и господин Надод, и все вы говорили мне, что идете в Океанию. Тогда у вас не было причины меня обманывать. Да, наконец, я хоть и близорук, а все-таки разглядел и берега, и роскошную тропическую растительность… Как хотите, а на берег я сойду, не посмотрю на вашего часового. Вы узнаете на опыте, Эриксон, что англичанин никому не позволит насмехаться над собой.

Отвечать было нечего. Лейтенант ушел, накрепко подтвердив часовому, чтобы он смотрел за бухгалтером в оба.

Решившись на этот раз во что бы то ни стало исполнить свое намерение, Олдхэм подсчитал кассу, подвел баланс, привел в порядок все книги и стал готовиться к побегу.

Вычислив свою долю в призах, так как никто не держал на корабле много денег на случай несчастья, мистер Олдхэм оказался обладателем ста пятидесяти тысяч франков, которые лежали у банкиров Дерлинга и Фрезера в Лондоне. Из-за скромности вкусов мистера Олдхэма сумма эта была для него очень значительна. Ее достало бы ему на то, чтобы всю жизнь прожить без нужды, даже если нотариус Пеггам и не взял бы его опять на прежнее место.

Он решил покинуть «Ральфа» навсегда, что считал себя вправе сделать во всякое время, так как на бриге его держали насильно. Наличных денег было у него в данную минуту 18 000 франков. Он их держал при себе для того, чтобы накупить всевозможных коллекций и украсить ими свой кабинет в Чичестере.

Уложив в небольшой мешок провизии на три дня, мистер Олдхэм стал нетерпеливо дожидаться ночи.

Как раз под окном его каюты была привязана на простую веревку лодочка, в которой обычно ездил по своим делам повар. Когда стемнело, Олдхэм тихонько притянул лодочку к стене корабля, бесшумно спустился в нее из окошка каюты, обрезал веревку и поплыл в море.