Сейчас один из этих часовых стоял прямо на пути колонны, грозно выставив перед собой винтовку с примкнутым штыком, и что-то орал. Остальные предусмотрительно отошли, а этот то ли рехнулся, то ли, что вернее, на фоне стресса не подумал, что в танке его не просто на слышно – банально могут не заметить и смять. Впрочем, на этот раз ангел-хранитель часового оказался на высоте и предпочел спасти своего подопечного, даже если тот и закоренелый атеист.

– И что здесь творится? – поинтересовался Сергей, глуша двигатель и вылезая на свет божий через неудобный люк. Позади него по броне с лязгом сполз Игнатьев. – Чего орешь?

– Ложись[10], стрелять буду! – прохрипел сорванным голосом часовой, наставив штык прямо в живот Сергея. И ясно пришедшее осознание того, что вздумай он ткнуть сдуру этой железякой, увернуться не получится, стало для Хромова чертовски неприятным.

– Убери железку! – рыкнул Игнатьев. – И зови начкара.

– Ложись…

– Та-ак, – усмехнулся Игнатьев, глядя в непреклонное лицо часового. – Похоже, заклинило. Альберт!

Что он хотел сказать, так и осталось тайной, потому что Хинштейн, до половины высунувшийся из башни, не дослушал, а лишь кивнул и нырнул в уютное бронированное чрево. Сразу же после этого башня со скрипом зашевелилась, и Сергей с Игнатьевым, не сговариваясь, шарахнулись в стороны – проверять, что там творится, находясь под прицелом, не хотелось совершенно.

Хинштейн развернул башню в сторону часового и, звонко лязгнув чем-то, начал опускать орудие. Вряд ли он смог бы реально навести его на человека, в особенности на такой дистанции – угол, на который механизм позволял опустить ствол, как уже объяснили Сергею, не превышал восьми градусов. Однако для часового, вообразившего, наверное, что сейчас персонально его будут расстреливать из танка, подобное было уже чересчур. Дико завопив, боец уронил винтовку и кинулся прочь, закладывая виражи куда там зайцу. Остальные часовые, даже не пытаясь строить из себя героев, аккуратно сложили винтовки и отошли. Захват складов прошел аккуратно, бескровно и очень быстро.

В этот момент сзади раздался грохот и лязг, а еще через несколько секунд из-за домов выкатились остальные танки в сопровождении грузовика смутно знакомых по кинохроникам очертаний. Да уж, по сравнению с доставшимися им в наследство от немцев трехтонными «опель-блицами» полуторка смотрелась не очень – мелковато и простовато. Тем не менее, шуровала она совсем неплохо. В кузове грузовика, вцепившись обеими руками в высокую переднюю часть борта, стоял человек в военной форме, но без фуражки. И, хотя машина козлом прыгала на ухабах, он удерживал равновесие с той великолепной небрежностью, которая появляется лишь через долгие годы практики.

Скрипнув тормозами, полуторка остановилась одновременно с тем, как замер головной танк. Один за другим выключились двигатели, и установилась тишина, показавшаяся вначале оглушительной. Именно в такие моменты Сергей всегда понимал, как оглушительно ревут эти допотопные стальные чудища. Впрочем, сейчас ему было не до философствования – имелись дела поважнее.

– Это что вы тут творите? – легкость, с которой Мартынов выбрался из танка, произвела впечатление. Получилось это у него куда ловчее, чем у Игнатьева или самого Хромова, и это притом, что Александр Павлович был куда старше любого из них. Хотя, с другой стороны, требовалось учитывать боковой люк башни, значительно облегчающий процесс. – Что здесь происходит? Вам кто разрешал здесь безобразия нарушать?

Судя по тону, разнос был профилактическим. В конце концов, победителей не судят. Однако все трое отчетливо понимали, что, отрываясь от остальных сил, глупость совершили несусветную. И если экипажи остальных танков просто шли за ведущим согласно вбитому в них еще в училищах принципу «делай, как я», что для лишенных радиостанции машин было, пожалуй, единственным вариантом, то ведущие были кругом виноваты.

Хорошо еще, Мартынов не стал развивать тему и, видя, что товарищи прониклись, лишь махнул рукой и повернулся к грузовику. Военный, немолодой уже капитан, успел спрыгнуть на землю и, заложив пальцы за ремень, с интересом наблюдал за происходящим. Из кабины же полуторки как раз закончил вылезать толстощекий мужик с красным, распаренным лицом. Пыли и струйки пота успели превратить его в маску навроде тех, что рисовали на своих лицах индейцы, становясь на тропу войны. Мартынов дождался, когда он встанет наконец рядом с военным, и махнул рукой:

– Вот ведь, с кем приходится работать. Вы посмотрите на этих архаровцев.

Капитан лишь плечами пожал и, несмотря на то, что лицо его было вроде бы бесстрастным, уголки губ предательски подрагивали от сдерживаемого смеха. Зато его спутник, отряхнув черный пиджак, покрой которого в двадцать первом веке испугал бы и огородное пугало, лишь махнул рукой:

– Да ладно. В конце концов, объект они все же захватили…

Вообще эти двое, капитан интендантской службы Еременко и первый секретарь горкома Носиков, оказались мировыми мужиками. Если бы в своем времени кто-то сказал Сергею, что с мэром можно запросто поговорить, обсудить любой вопрос и решить его на месте, без проволочек и кучи бумаг, он бы покрутил пальцем у виска и назвал собеседника неисправимым фантазером. Здесь же все обстояло чуточку иначе, и чиновники были деятельные, идейные и совершенно не зажравшиеся. Во всяком случае, конкретно этот человек – точно.

Возможно, это была специфика времени, в котором коммунисты – это и впрямь коммунисты. Не заворовавшиеся снобы из восьмидесятых, грызущиеся за льготы, и не бизнесмены с корочками, корчащие из себя правдолюбцев в девяностых. Здесь коммунисты и впрямь были Людьми с большой буквы, готовые и вкалывать до одури, и людей за собой в атаку повести. Вряд ли все, но многие – наверняка.

Правда, может статься, такому поведению способствовали уникальные для этих людей обстоятельства. Всю последнюю неделю они находились в информационном вакууме. Война началась, это было известно, а дальше – все, приплыли. Связи с областью нет – единственный в городе телефон замолчал в первые часы. Рации отродясь не водилось. Даже с радиолюбителями оказалась напряженка, это вам не Москва и не Ленинград, здесь запчасти хрен найдешь. На прием радио, конечно, работало, но там шла жуткая ахинея о массовом героизме и таком же массовом уничтожении вражеских дивизий. Неудивительно, что в этой мешанине вычленить правду не получалось при всем желании.

И что тут прикажете делать? То, что про них в творящейся вокруг неразберихе попросту забыли, Еременко и Носиков понимали, но признаться в этом боялись даже самим себе. Дергаться без приказа? За это, случись ошибка, по головке не погладят. Конечно, и сложа руки не сидели. Еременко готовился к обороне города, хотя, как это сделать с наличными силами, не вполне представлял. Ну и склады к уничтожению готовил. Носиков своей властью собирал людей, создавая какое-то подобие ополчения. Вот только чем их вооружать? Охотничьими ружьями? Так даже их мало. А склады, на которых все необходимое имеется, ему вскрыть без приказа не дадут. В общем, бардак, и единственное, что смог сделать секретарь горкома, это приготовить имеющиеся в городе запасы. К эвакуации или уничтожению – это уж как получится.