Глава 8

Кома

(воскресенье, 00 часов 39 минут)

На плоской цинковой кровати располагались сразу трое. Двое уже второй час нудно пили водку, третий спал. Движение людей вокруг напоминало гигантский муравейник, и никому ни до кого не было дела: большинство тупо шло по бетонному коридору к свету фар электрички, везущей в Город. Несмотря на то что из-за тесноты троица буквально вжималась друг в друга боками, никто из собутыльников не изъявил желание сменить ложе.

– Ты меня извини, что я тебя так подставил, – пьяно бормотал Петрович, обнимая за шею серьезно поддатого участкового Меринова, у которого во лбу зияли сразу две дырки с запекшейся кровью. – Кто ж знал, что оно так получится-то, а? Пенсия-то маленькая, выпить не на что, а тут штукарь баксов как с куста… ну скажи, мля… ты бы ведь тоже повелся?

– На штукарь? – орал Меринов, чье лицо было залито пьяными слезами. – Плохо ты меня знаешь, зловещий старик… Штукарь мало… уж хотя бы десять надо… чтобы не было стыдно потом перед народом, мля…

– Десять? – изумлялся Петрович. – Мне десять в жисть никто не давал… а на штукарь… знаешь, сколь это самогону? Мне Андрюха тут подсчитал… – он благодарно погладил спящего детским сном банкира Баранова. – Восемьсот пузырей как минимум… это ж недели две, или чуть меньше, спокойно можно квасить… и че… я должен был от бабла отказываться? Че я, дурак?

– Ага… – протянул участковый, глумливо ухмыляясь. – Канеш, дурак. Лопнул на хрен твой бизнес. Теперь ты труп, дедуля, причем без баксов.

Вместо вразумительного ответа Петрович дурным тоном завыл:

Цены сам платил немалые – не торгуйся, не скупись.

Подставляй-ка губки алые – ближе к молодцу садись.

Дед слишком много принял «на грудь», чтобы парировать наезды участкового, – да и возразить ему, по сути дела, было нечего. Баранов перевернулся на другой бок, трогательно улыбаясь во сне. Активные посиделки с новыми друзьями серьезно подточили его водочный кредит, но в кармане пиджака покоился золотой браслет, который он завтра намеревался обменять на «огненную воду» у китайских контрабандистов.

Сообразив за час, ГДЕ ИМЕННО находится, Меринов (как поначалу и Петрович) здорово пожалел о собственном атеизме. Чуть позже его одолели и другие сожаления – о том, что он двадцать лет состоял членом партии, а также выступал на собраниях с докладами по поводу опиума для народа. И кроме того, написал анонимку в партком на коллегу, окрестившего ребенка. Как говорится, знал бы раньше – соломки б постелил. Попав в транзитный зал, бывалый Меринов довольно скоро понял, что НЕ мертв, – и проклял собственную живучесть. Несмотря на то что ему в голову попали две пули, участковый чудом выжил и находился в состоянии комы. С тех пор Меринов молился, чтобы его тело нашли как можно позже, чтобы он истек кровью и успел помереть: все-таки ранения тяжелые. Очнувшись в отделении транзитного зала для коматозников, милиционер успел наслушаться про ужасные случаи: как охотно поведали новичку старожилы, многие находились тут по десять, а кто и по двадцать лет. Случалось, конечно, и такое: кто-то приходил в сознание и исчезал из палаты, возвращаясь на Землю, но после пяти лет ожидания в Чистилище такие случаи можно было пересчитать по пальцам. Больше всего Меринова поразил грузный седой военный, представившийся Ариэлем, – как перешептывались обитатели, какой-то израильский политик, вроде бы даже министр. Ариэль прохлаждался в палате коматозников полтора года. «Свинство натуральное, – плохо выговаривая русские слова, пожаловался военный Меринову. – Вот Ясир Арафат здесь два месяца пробыл, и все – электричкой в Ад укатил, сволочь. А я второй год торчу – и где справедливость? Ходил к стойке персонала права качать, смеются, гады: все вопросы, говорят, к твоим врачам, это они тебя от системы жизнеобеспечения никак не отключат. Чувствую, мне как минимум года четыре еще куковать, а то и больше». Ариэля утешали, как могли, но он был настроен не очень оптимистически, и это окончательно убедило участкового, что бывают вещи и похуже смерти. Оклемавшись, Меринов подумал было найти убитого эксперта Корсабинского, но прикинул, что объясняться с покойным ему не с руки. Пробившись к информационной стойке, где за компьютером сидела строгая длинноносая девица со злыми глазами, Меринов получил электронный номер кровати Петровича. Нашел он его не сразу: старик восседал на койке рядом с каким-то цивильным, но небритым мужиком и занимался привычным занятием – лакал водяру. Завидев знакомое лицо, дед страшно обрадовался и, не здороваясь, задал главный национальный вопрос: «Третьим будешь?» «Я на работе», – хотел ответить Меринов, но вовремя вспомнил, что никакой работы у него уже нет. Он плюхнулся на жесткий цинк кровати и залпом выпил предложенный стакан. Подождав пару секунд, занюхал рукавом, пахнущим кровью. А дальше уже пошло как по маслу. Правда, через полчаса нежного общения и тостов «за знакомство» банкир Андрюха вырубился.

– Петрович… давно спросить тебя хочу, – произнес Меринов, выдохнув водочный воздух. – Ты какого хрена своих птиц не сдал санитарам, а? Ты хоть понимаешь, что теперь из-за твоего жлобства может случиться?

– Жлобства? – взвился Петрович. – Козел ты, Меринов. Компенсацию нам выплатил кто-то? Во! – сунул он под нос милиционеру заскорузлый кукиш. – Понаехали к нам из Москвы эти козлы в масках, кур похватали да сожгли – ах, эпидемия, ах, птичий грипп, мля. У кого курей три штуки было, у кого пятьдесят – всех загребли сжигать, карантин установили. Моих курей десятерых забрали. Я на птичий рынок ездил цыпок продавать, деньжата шевелились… Двух последних отдельно держал, петух и курочка, охренительной породы… леггорны… я эту пару на сорок цыплят выменял.

– Въезжаю, – мотнул головой участковый и выпил еще один стакан. Водка уже не обжигала горло – пилась так же легко, как обычная вода.

– Так вот чего, начальник, – продолжал Петрович. – Эти птички не были больные… поэтому я их и спрятал – в подполе, за кадушкой поставил клетку. А подпол у меня с секретом, крышка от него ковриком закрыта – так и не нашли. Думал, как все уляжется, эти леггорны мне цыпляток наплодят… и будет у меня опять новый курятник… порода-то, слышь… до-ро-га-я, мля…