— Хочешь сказать, ты не хотела нашей смерти? — удивилась Катя.
Полина удивленно подняла глаза:
— Вашей? Зачем? Вы же мне вроде бы ничего плохого не сделали.
— Ну, допустим, — кивнула Катя. — Но зачем, скажи, зачем было навязывать нам эти дурацкие состязания?
— А-а… Ну это уже — для Викентия. Я же знала, что он не всамделишный сын палача этого вашего Суда. Ну, не сын он того Викентия, а так вы в свой Суд вроде бы не берете. Он мне сказал: хочет, мол, вам доказать, что он, может, даже достойнее вас. Ну а я уж решила ему помочь. — Она улыбнулась: — А что, неплохо помогла!
Да, сыт уже по горло был Юрий этой ее помощью. Немного помолчав, он сказал:
— Ты тут говорила:
— Ну вот! — Полина закатила глаза. — Снова та же сказка про белого бычка: кто да что?.. — Она взглянула на Катин пистолет, похоже, не вызывавший у нее ни малейшего страха, и добавила: — Впрочем, почему бы и не рассказать? — Хмыкнула: — Напоследок-то!.. Только имени-фамилии не спрашивайте — вправду не знаю я их! Просто жила-была девочка…
Юрий и Катя слушали внимательно. Все это было похоже на какую-то страшную сказку, но, по-видимому, так оно все в самом деле и было. Перед ними открывался еще один мир, которого не должно было быть. Не имел такой мир права на существование!
В общем, жила-была одна девочка…
Конечно, у той девочки было какое-то имя, но сейчас она его не помнила. Жила она с родителями, которых, если и помнила, то лишь едва-едва. Ей было не то пять, не то шесть лет, когда однажды в дом заявились люди с наганами, и больше она своих родителей не видела уже никогда.
Потом был детский дом — какой-то особо зверский, голодный, холодный, с садистами-воспитателями.
— Но знаете, — немного помолчав, сказала вдруг Полина, — даже в такие дома счастье иногда все-таки пробирается, как в самый темный чулан иногда пробивается свет. Там, в этом детдоме, я встретила Полину… Да не смотрите на меня так, я не сумасшедшая! Да, я встретила Полину. А меня звали Ульяной. Или, может, так назвали уже в этом детдоме, в точности сказать не могу.
— Понятно, — кивнул Юрий, — ты решила назваться нам ее именем.
— Ничего вам не понятно! — воскликнула она. — Мы с ней по сути были одним человеком! Я даже не о внешнем сходстве говорю — там все мы были похожи друг на дружку как две капли воды: все стрижены наголо, все худющие, с голодными глазами. Нет, я не о том. Мы с этой Полиной, оказалось, даже думаем совершенно одинаково, и судьбы у нас одинаковые, и книжки мы одинаковые любим, и имена у нас почти что одинаковые: Поля — Уля. Нас с ней все время даже путали. Это было настоящее счастье — убежать с ней вместе куда-нибудь и говорить, говорить… Представляете, при той голодухе мы даже к обеду иной раз не прибегали — все никак наговориться не могли.
А потом вдруг отобрали из нас, из воспитанников этого детского дома, двадцать пять человек, мальчишек и девчонок, привезли в Москву. Здесь нас встретили два добрых с виду дяденьки (по ее описанию Юрий понял, что это были Менжинский и Глеб Бокий) и сказали: «Теперь будете «невидимками». Хотите?»
Ясное дело, все закричали: «Хотим!» И мы с Полей, конечно, тоже закричали: «Хотим! Хотим!»
И началось…
Спецшкола для нас, «невидимок», была в нескольких километрах от Москвы. Иногда к нам приезжали в гости те два дяденьки, всегда с подарками, но в остальное время там была жуть, про которую всего и не расскажешь. Били, обливали ледяной водой, выгоняли голыми на мороз, подвергали самым настоящим пыткам. Нет, не со зла — просто «программа» такая была в этой школе для «невидимок». Нам, будущим «невидимкам», объясняли, что все это на тот случай, если мы когда-нибудь попадемся в руки к злобному врагу; в общем, чтобы пока привыкали.
Но мы с Полей были вдвоем, нам было легче, чем другим. А если бы не Поля, я бы, наверно… Ладно, чего уж теперь!..