Когда человек долгое время находится в темноте, его глаза привыкают к отсутствию света и зрение становится острее. Но в этой комнате не работали привычные законы человеческой биологии. Сейчас тут был беспросветный мрак: никаких очертаний предметов, никаких ламп и отблесков. Лишь густая чернота вокруг.

Эта комната была самым жутким местом, которое доводилось видеть Мэри. Но видела она её лишь несколько мгновений, в момент, когда охранники открыли дверь и затолкали каталку внутрь. Лампы ночного коридора полоснули чёрные ребристые стены светом. По виду эти стены были похожи на те, что используют в звукозаписывающих студиях, только вот форма у них была немного другая. Такими же были потолок и пол под слоем прозрачного плексигласа.

А вот в центре комнаты было нечто по-настоящему ужасающее. Её новая кровать. Вместо тонкой передвижной койки теперь был огромный операционный стол. Со всех сторон к нему крепились провода, иглы и режущие инструменты. У изголовья валялся шлем с электродами. Мэри ввели препарат и перенесли на новую кровать. Когда её руки оказались в оковах подлокотников, этот шлём плотно усадили ей на голову. Следом сковали и ноги – она плохо осознавала происходящее, но услышала два щелчка у изножья.

Теперь же её сознание прояснилось. Она помнила последние мгновения того момента, когда явились другие люди в белых халатах и Стивенсон ввёл препарат: всё было будто в чёрном тумане. В её горло затолкали какие-то трубки. Она чувствовала, как склизкие змеи упорно тянутся по пищеводу к самому желудку. Затем ей задрали рубашку и натянули единый пояс, который служил кало- и мочесборником. В вены на руках вонзили иглы, а на рёбра посадили какие-то присоски. Дверь закрылась, и наступила темнота. Больше никакого света, никаких голосов и запахов. Эта комната, казалось, была стерильна от вселенной. Стерильна от мира по ту сторону.

Настолько стерильна, что сводила с ума.

Мэри глядела в темноту перед собой и слышала, как бьётся её сердце. Тук-тук, тук-тук, тук-тук… Оно билось о грудь изнутри, и как же это было невыносимо! Как же противно оно звучало! А ещё дыхание. Каждый вдох походил на свистящий ветер, продирающийся в пещеру. Каждый выдох – ветер вырывался обратно. И Мэри слышала, как надуваются лёгкие – огромный пузырь внутри неё, готовый вот-вот лопнуть.

Мэри хотела закричать, но змеи в её горле превратили крик в утробный звук. Тело задрожало, и она зажмурилась. Никогда ещё ей не приходилось испытывать подобных физических страданий. Медицинские устройства мучили тело так, как не смог бы ни один живой человек.

Сколько же ей придётся здесь пролежать? Час? День? Может, целую неделю? Нет, Мэри не вынесет ни дня в этой камере. Каждая минута давалась ей с огромным усилием. В какой-то момент с уголков глаз по вискам потекли капельки слёз. «Пусть они лучше меня убьют, – думала Мэри. – Пожалуйста, пусть меня убьют».

Но в момент пика отчаяния на неё будто бы снизошла высшая сила. Где-то у изголовья кровати стоял динамик, из которого грянул длительный тихий писк, как от нажатия цифры номера телефона. Мэри зажмурилась и оскалилась. Как же ей хотелось прекратить этот противный писк! Мэри замотала головой, пытаясь избавиться от него как от назойливой мухи, но ничего не помогало.

Наконец он стих сам собой. Комнату вновь раздирал лишь звук работающих органов. Мэри с облегчением выдохнула.

И тут её ударило током. Тело распрямилось и затряслось. Это длилось недолго, всего лишь секунду, но Мэри ахнула и принялась с жадностью вбирать воздух, будто это её последний шанс надышаться.

Ещё один удар. Миллиарды иголок вновь впились в измученное тело. На этот раз удар длился дольше. Когда всё закончилось, Мэри почувствовала, как из неё в мочеприёмник потекла жидкость. «Если ударить человека переменным током силой в девять миллиампер…», – прозвучали в ушах слова доктора Стивенсона.

Задыхаясь, Мэри опустила веки. Никакого различия – всё такая же темнота. За что она заслужила такое наказание? Неужели то, что она коснулась руки Анны, считается преступлением? Нет, преступление было не в этом. Мэри знала, чего хотела, когда схватила доктора за руку. Она хотела узнать. Даже не просто узнать, а увидеть. Увидеть правду глазами другого человека. Она хотела и у неё получилось. Но как? Она не понимала.

Когда её громовое дыхание затихло (по меркам этой комнаты), вновь раздался писк: на этот раз более низкий и более угрожающий.

«Пожалуйста, Господи, если ты есть, забери меня. Дай мне умереть. Пожалуйста, Господи, убей меня, прошу…».

Писк прекратился, и Мэри затаила дыхание.