— Но вы могли бы постыдиться. Я же честная девушка. Все знают о моей невинности.

— И зашли в одиночку в спальню мужчины? — усмехаюсь я.

Она злится и чуть ли не пинает тут все. Младшая дочь короля Сависина — из Тернила, королевства по соседству с Волавией. Именно на ней я должен жениться, чтоб заключить наконец-то мирный договор между королевствами. Тернил не такое огромное королевство, но дружить нам с ним надо. Пока что. Я не собираюсь здесь еще задерживаться, даже после свадьбы.

— Мы опоздаем, если вы будете так копошиться.

Ага, посетить сиротский приют. Привезти детям игрушки.

“Девочку, — слышится женский голос. — Я всегда мечтала о девочке”.

Машу головой, отгоняя наваждение. Рука тянется к рубашке.

Я что, какой-то любовнице обещал, что осчастливлю ее детьми? Мне что, делать было нечего? Сколько их было в Стоунхилле? Уже даже не припомню. Или это мне какая-то из них рассказала о своих желаниях?

— А вы уже готовы? — смотрю на нее.

— Давай быстрее! — подгоняют меня капризным писклявым голосом.

Ну нет. Определенно надо отсюда убираться. Только решить один вопрос — как отвязать от себя семью далеко и надолго.

Я разворачиваюсь к так называемой невесте. Смотрю ей в глаза. Мне говорят, что у меня взгляд тяжелый, мало кто его может выдержать. Так и эта – тут же отводит взгляд, глядя на свои туфельки, которые разве что не блестят на солнце.

— Мы отправимся только тогда, когда я буду готов, — тихо говорю я. — Еще раз “тыкнете”, и я не буду с вами разговаривать даже после свадьбы.

Камалия нервно сглатывает.

— Хорошо, — отзывается она.

Обычно должны помогать одеваться слуги, но я всегда все делаю сам. Как и раньше. Никогда никого не пускал в свою спальню, всегда все делал самостоятельно.

Наш кортеж следует по дороге. Наша карета, впереди стража и позади стража. Движение других карет по дорогам останавливается. Другим приходится объезжать.

Не нравится мне такое. Ну, королевская мы чета, но зачем ездить с таким пафосом?

В Стоунхилле я жил, как обычный человек. Правда, под другим именем. Кареты передо мной не расступались, а каждая собака не знала моего имени.

А тут я должен играть по тем правилам, которых меня лишили чуть ли не с рождения. И еще говорят, что мне это должно нравиться.