Каравелла завершает элегантный разворот. Пройдя мимо нашего тонущего судна на расстоянии каких-то тридцати футов, она дает залп с левого борта. Оглушительно грохочут пушки, сметая с разбитой палубы «Святого Антония» всех оставшихся в живых.

Когда я выныриваю из ледяной воды вблизи от тонущего корабля, тот пылает, как факел. Вовремя вспомнив о бочонках с порохом, что хранились в кормовой пристройке, я тороплюсь отплыть в сторону. Словно гигантской мухобойкой меня безжалостно лупит в спину, я едва успеваю нырнуть, плечо обжигает болью. Как же пакостно чувствует себя рыба, которую глушат динамитом!

Меня крутит и бросает из стороны в сторону, наконец я прихожу в себя настолько, что начинаю бороться за жизнь. Воздух в легких давно закончился, а я все никак не могу всплыть на поверхность. После целой вечности, в которой нет ничего, кроме неподатливой толщи воды и огня, что нещадно терзает легкие, я все-таки выставляю из воды гудящую голову. Едва успеваю глотнуть живительного воздуха, как тут же в жадно распахнутый рот хлещет волна. Мои руки беспорядочно молотят по воде, изо всех сил я пытаюсь удержаться на плаву, отчетливо понимая, что если опять уйду под воду, то мне уже не выплыть. Руки наливаются свинцовой тяжестью, еще немного, и я отправлюсь в гости к морскому царю. Отбросив гордость, я взываю:

– На помощь!

Кто-то цепляет меня за воротник, с силой тащит в сторону.

– Заткнись! – шипят мне прямо в ухо.

Буквально через секунду я ощущаю под руками нечто твердое и очень надежное. Пальцы сжались, словно тиски, теперь никакая сила не оторвет меня от доски, пляшущей на волнах, для этого понадобится отрубить мне сразу обе руки. Только тот, кто темной ночью оказался посреди волнующихся масс воды, может понять Господа, сотворившего земную твердь. Не для того ли Он посылает нам испытания, чтобы мы наконец поняли Его? Я сжимаю челюсти, пальцы впились в доску с такой силой, что еще чуть-чуть – и промнут насквозь. Я выживу, я выплыву, я – вернусь! У меня есть к кому возвращаться.

Тяжелая рука с легкостью отрывает меня от спасительной доски, с головой погружая в темную непроглядную воду. Я бьюсь в панике, пытаюсь вырваться, но неведомый истязатель неумолим, в его объятиях я ощущаю себя беззащитным, как слепой котенок. В тот момент, когда рот открывается, чтобы остудить пылающую грудь хотя бы соленой водой, меня вновь выталкивают на поверхность. Как же прекрасен морской воздух, пусть холодный и влажный, напоенный туманом и запахом гари. Что с того, что в нем витают ароматы недавней смерти? Дышать – вот высшее из наслаждений, доступное человеку! Твердая, как дерево, ладонь зажимает рот, в ухо шепчут:

– Молчи, ни звука!

Мимо бесшумно скользит корабль-призрак, пылая нездешним светом. Судно медленно растворяется в белесом тумане, пока наконец полностью не исчезает из виду. Ла-Манш вновь тих и пустынен, пролив принял жертву, а призрачный жрец бесследно исчез в густом тумане.

Убедившись, что корабль не вернется, мы с шевалье де Кардига забираемся на нечто вроде плота. Ощупав дерево, я понимаю, что это кусок палубы. Все-таки Бог на нашей стороне, в холодной воде Ла-Манша я не выдержал бы и получаса, умер бы от переохлаждения! Командир не разрешает мне говорить и двигаться. В тщетной попытке согреться мы лежим, прижавшись друг к другу. Де Кардига поясняет, что корабль-призрак несколько раз проутюжил место гибели «Святого Антония», всех спасшихся заботливо расстреляли из луков и арбалетов. Говорит командир шепотом, опасливо озираясь.

Рассвет застает нас в полумиле от низкого берега. Промозглый ветер подгоняет обломок палубы все ближе и ближе к вожделенной суше, через пару часов, еле переставляя подгибающиеся ноги, мы выползаем на берег. Унылое зрелище эта Англия, доложу я вам. Неласковое солнце хмуро пялится на тебя с затянутого тучами неба, а песчаные дюны насквозь продувает ледяной ветер. Вон там, за проливом раскинулась милая Франция. Кажется, что, прищурившись, я могу разглядеть темную полоску ее берега. Шевалье де Кардига с довольным смешком хлопает меня по плечу, и я невольно охаю, ведь рука рыцаря словно отлита из чугуна.

– Идемте, сьер Армуаз! – гудит он. – Мы должны найти коней и оружие.

Я покорно встаю, мечтая лишь о сухой одежде, жарком огне да огромном куске жаркого, подавать можно в любом порядке. Еще не помешал бы добрый глоток из фляжки с коньяком, но та пропала бесследно, утонула, должно быть. Зубы отбивают невольную дрожь, оттого голос мой срывается:

– Что мы будем делать?

Шевалье останавливается и говорит, чуть повернув голову:

– Король поручил нам спасти своего дядю, герцога Карла Орлеанского. Вот мы и будем его спасать.

Я глотаю следующий вопрос, тихо вздыхаю. Ну разумеется, чего еще я ожидал. Рыцарская честь просто не позволит шевалье отступить, пусть даже де Кардига останется единственным выжившим из всего отряда. Враг обязательно должен быть повержен, а задание короля – выполнено. Долг и честь – не пустые звуки, не те затертые слова, к которым я привык в двадцать первом веке. Здесь эти понятия воспринимают всерьез.

Мы бредем по песку, огибая кучи плавника. Сейчас нам надо отыскать какую-нибудь рыбачью хижину, просушить одежду, поесть горячего и узнать, где же мы находимся. Задумавшись, я чуть не врезаюсь в спину рыцаря, который внезапно замер на месте и водит по сторонам длинным породистым носом, будто принюхиваясь.

– Чувствуешь?..