– В любое время, – с готовностью отзывается тот. – Вот только погоди немного, сейчас они закончат.

К чему может быть прикован взор молодого, полного сил мужчины? Думаете, там девушки прогуливаются, завлекательно крутя бедрами и щедро разбрасывая улыбки? А вот и нет, там двое воинов, с ног до головы закованные в толстое железо, почем зря рубят друг друга остро заточенными кусками стали. Фыркают, хекают, яростно поблескивают налитыми кровью глазами сквозь узкие прорези шлемов.

– Ну, раз так, – разочарованно бросаю я. – Придется мне убить его в одиночку!

Я успеваю отойти ровно на три шага, меня подхватывают широкие, как лопаты, ладони и, осторожно крутанув в воздухе перед собой, ставят лицом к Жану. Холодные серые глаза поблескивают, словно выхваченные кинжалы, вроде и неярко, но очень убедительно.

– Кого это придется убить? – мягко интересуется баварец. – И, если не секрет, за что?

– Два часа назад, – начинаю я, – некий рыцарь поймал пажа Жанны, Мюго, в городе и, угрожая расправой, выяснил, чем Дева будет заниматься сегодняшним вечером. Узнав о походе в церковь Святой Екатерины, он остался весьма доволен, а на прощанье пригрозил отрезать пажу язык, если тот кому проболтается. Парень уверен, что остался в живых потому лишь, что в переулок въехал военный патруль.

Жан мерно кивает, поторапливая.

– По описанию герба – это сьер Андрю де Бомон, – заканчиваю я.

– Главный людолов коннетабля Франции Артура дю Ришмона, – продолжает невысказанное Жан де Ли.

Оп-па! Уже не в первый раз я ставлю незаметные ловушки, и время от времени баварец ухает в них с головой. Что-то настораживает меня в нем, сам не пойму отчего. То некий намек на властность проявляется, то ненужные простому баварскому рыцарю знания выскакивают откуда ни возьмись. Понятно я, обученный телохранитель, по долгу службы обязан помнить таких людей, но ему-то это зачем? Ну откуда, скажите на милость, Жану де Ли знать о том, что коннетабль Франции, отстраненный дофином от должности и удаленный от двора, взял в привычку похищать знатных людей, а затем требовать с них выкуп? Даже архиепископ Реймский, первый советник дофина, не избежал подобной печальной участи в позапрошлом году. Кстати, платить за него пришлось дофину Карлу.

– Хорошо, – спокойно кивает Жан. – Я займусь этим делом. Ты, случайно, не знаешь, где остановился этот любознательный шевалье?

Совершенно случайно я это знаю.

– Таверна «Цветок чертополоха», что у Парижских ворот, – мигом отзываюсь я. – Их там семеро, все опытные головорезы.

Рыцарь безразлично пожимает широченными плечами, которые взглядом не охватишь. И впрямь, было бы о чем беспокоиться. Если бы я мог разгибать по две подковы зараз, многие жизненные неудобства перестали бы меня тревожить.

– И вот еще что, – добавляю я вслед. – Мне понадобится маленький сувенир, который стоит подарить коннетаблю в память об этом случае. Мужчина он упорный, вдобавок чересчур любит деньги, надо его слегка охладить, привести в чувство.

Наклонив голову, рыцарь внимательно выслушивает, что за сувенир я хотел бы получить, и каменные черты его лица расплываются в озорной улыбке.

– Ты точно не баварец? – ухмыляется он и, хлопнув меня по плечу, немедленно исчезает.

Потирая онемевшую руку, я на минуту поджимаю губы, потом с широкой улыбкой отзываюсь:

– Да русский я, русский. В нас – и баварцы, и французы, и даже англичане слились, а мы им всем – отозвались. А кому еще не успели, тому отзовемся, мало не покажется. Очень уж мы широки, нас пока сузишь, семь раз запаришься! И Париж на копье брали, и Берлин... дважды, а до Лондона мы еще доберемся, доберемся. Передайте, пусть ждут и никуда не расходятся, а то лови их потом по всему острову.

Той же ночью я, стараясь не шуметь, аккуратно зажигаю толстые золоченые свечи в некой спальне. Роскошно живут отдельные вельможи, нечего сказать. Снимают целые дома в центре Божанси, явно денег не считают, рэкетиры поганые. Широкая резная кровать с балдахином, вышитым золотой нитью, стол уставлен пыльными бутылями с дорогим вином, а еды осталось столько, что еще взвод можно накормить.