— А мне кажется, что никаких причин нет. Все только и говорят об этом месте, но мне кажется, беспричинно. Я же там живу рядом и — знаешь что — если бы не та банда психов, что собралась вокруг, я вообще не обратил бы внимания. Разве он чем-то мешает? Вот я точно так же могу поехать в институт, выспаться или посидеть с красивой девушкой, — тут Михал сглотнул слюну, — остается лишь надеяться на то, что люди, живущие в середине, в том самом Святом Вроцлаве, жизнью довольны.

Момент он почувствовал только так, то ли по часам, то ли по покрывшимся поволокой глазам Беаты. Самое времечко пойти куда-нибудь еще, где можно потанцевать и даже хорошенько подрыгаться, — сказал он, — ну или разве что ты желаешь здесь и упокоиться. Беата только покачала головой, так что ответ следовало вычитывать из этого жеста.

Михал пустил девушку вперед, но когда они свернули, тут же с ней поравнялся, идя со стороны дома, он взял Беату под руку. Так они прошли метров сто. Моросил дождик, и Михал извинялся, потому что, конечно же, следовало взять такси. Голос его сделался жестче, что Беата отметила, но, прежде чем подумать, а что же это может означать, двери стоящего автомобиля открылись, и Михал, не церемонясь, затолкал девицу в салон.

Остановились они за новой фабрикой по очистке сточных вод на Янувке. Дождь затмил отдаленные городские огни. Михал вытащил дезориентированную Беату и пихнул ее в объятия Томаша, затем достал гигиенические салфетки, смочил слюной и протер ладони. Девчонка покусала его и поцарапала.

— Где моя дочь? — спросил Томаш.

Беата что-то пискнула. Томаш повторил вопрос. Девица разнылась на всю катушку. Тогда старший мужчина оттолкнул ее и тут же дернул за руку. Беату развернуло. Томаш ударил ее по лицу. Та упала, но сразу же сорвалась с мокрой земли и вслепую помчала по дороге. — Бляаа… — вырвалось у Михала. Томаш догнал девчонку первым, свалил ее на землю и прижал коленом. Он тяжело дышал. Его лицо над ее лицом.

— Где моя дочка? Где моя дочка? — Тут он вытащил из кармана темный скальпель. — Скажи, или я тебя порежу.

Он еще не успел поднять руку, как на него налетел Михал, сбросил с Беаты, выбил лезвие из руки и пинком послал его в темноту. Беата с трудом поднималась. Томаш поначалу стоял на четвереньках, а потом прыгнул. Михал уклонился, затем приложил по морде раз и другой, пока доктор не пришел в себя. Теперь он стоял, сжимая кулаки. Он еще раз хотел атаковать Михала, но на сей раз ему не хватило смелости.

Беате каким-то образом удалось подняться.

— Просто скажи: что вы с ней сделали… Скажи, и я отвезу тебя домой. Куда захочешь, — сказал Михал.

Девица плакала, она не могла выдавить из себя ни единого слова. Сначала от страха, но потом голос ее изменился, и она повисла на шее Михала. На все это пялился Томаш — будто баран, которому на голову свалилось что-то тяжелое.

— Мы отвезли ее, — удалось сообщить Беате между всхлипываниями, — прошу простить… я ужасно виновата…

— Куда? — рявкнул Томаш.

Девица вновь разрыдалась.

— В то ужасное место.

Томаш взвизгнул, прыгнул и упал, поскольку Михал отпихнул его.

— Зачем ты это сделала?! — орал отец Малгоси, а Михал обнял Беату рукой, провел к машине. Там он вытер платком ей слезы и ждал, когда девчонка успокоится.

— Если не хочешь меня больше увидеть, помни об одном: Ни слова! Никому! В особенности, этой своей подружке. Если ты нас выдашь, мы выдадим тебя. Сейчас весь город на краю нервного срыва, так что за тебя никто не заступится.

Михал сел рядом с Беатой. Томаш, не говоря ни слова, включил зажигание. В течение всей обратной дороги он не отозвался ни словом. Автомобиль остановился возле указанного Беатой дома, и они еще долго ждали, когда девица пожелает выйти. Перед тем, как открыть дверь, она шепнула на ухо Михалу нечто секретное. Очень тихо. Настолько тихо, что сейчас я и не знаю, услышал ли тогда Михал что-либо.

Они оставили ее. Беата глядела, как машина сворачивает на перекрестке — если не считать Малгоси, самая одинокая девчонка во всем Вроцлаве. Она так никогда и не узнала: была ли сцена на Янувке неподдельной или разыгранной.