«Что это опять взбрело в голову сыну Пьетро Бернардоне?» — думал добрый старик.
После того, как Франциск поцеловал прокаженного, в душе его возросла любовь к Богу, и он избрал церковь Сан Дамиано — в этих печальных стенах, с облупившейся штукатуркой, у пустовавших алтарей он чувствовал себя наедине с Богом. Покой и глубокая тишина окружали его в тени серых, как уныние, олив; позади возвышался Субазио, труднодоступный, как путь к покаянию; впереди было небо, бескрайнее, как мечта, а вдали — россыпь гор, лазурных и неуловимых, как святость, Франциск созерцал это и мысленно устремлялся к Богу, а затем становился на колени перед византийским распятием, моля Всевышнего о том, чтобы Он научил его, что делать, ибо любовь без дел ничего не стоит, словно золото без пробы. У Христа на распятии были глубоко запавшие глаза, худощавое тело и раны, алые, как вино. Он не был красив, и вначале Франциск смотрел на него с болью в сердце, но потом вера открыла ему глаза.
Он увидел Господа своего Иисуса, ради него распятого, и убедился в том, что вбившаяся в сознание идея может сделать человека способным на подвиг.
«Бог любит тебя, любит именно тебя и к тебе стремится».
И как любит! Ведь Он, Распятый, умер за него. Даже отец не мог бы так любить — для этого надо было бы изменить его силой любви, а в то время люди уже начали забывать о Боге и жили так, словно не верили в распятие.
В пустынной церквушке трепещущее сердце полнилось пылкой мольбой: «О, Господи, чего Ты хочешь от меня?»
Наконец, голос ответил: «Франциск, ты не видишь? Дом Мой рушится. Иди почини его». Он узнал этот голос. Несомнено, с ним говорил Распятый, а восстановить Он велел эту церквушку, которая вот-вот должна была рухнуть. От него, Франциска требовались деньги и труд. Он ответил: «Господи, охотно починю». И от обещаний перейдя к действию, вышел из церкви, и высыпал все из мешка в руки изумленного священника, и попросил его, чтобы перед распятием постоянно горела лампада, а потом отправился в город, чтобы добыть денег.
С того дня он больше не страдал из-за себя самого. Он страдал из-за Христа. Лишь одно мучение казалось ему достойным — ради Него, лишь одно желание было — умереть, как и Он, на кресте; и нередко, идя по дороге, он содрогался от рыданий. «Что с тобой? Тебе плохо?» — спрашивали его. «Нет, я плачу по Господу нашему, оттого не стыдно мне плакать у всех на глазах».
Изумленные неожиданным доводом, прохожие плакали вместе с ним.
ОТЕЦ И СЫН
Чтобы восстановить церковь, требовались деньги. Франциск, пользуясь опытом торговца, решил сделать для Бога то, что делал раньше ради выгоды — он взял со склада три локтя пурпурной ткани, вскочил в седло и поскакал на рынок в Фолиньо, где и продал все, даже лошадь. Вернувшись в Сан Дамиано, он радостно протянул старому священнику сумку, набитую деньгами.
— Возьмите. Это на восстановление церкви. Давайте держаться вместе, работать начнем немедленно.
Но добрый старик лишь покачал головой. Серьезно ли это? Он возразил:
— Мессер Пьетро, ваш батюшка — человек вспыльчивый. Я не хочу ссориться с ним из-за вас. Эти деньги принадлежат ему, я их не трону.
— И я тоже! — воскликнул Франциск и забросил сумку на подоконник. В тот день он не вернулся домой и остался со стариком.
Пьетро Бернардоне, узнав о новой выходке сына, разъярился. Ладно бы тратился на развлечения! Ладно бы пускался в безрассудства, свойственные юности, но эта разрушенная церквушка, отшельническая жизнь — такую глупость честный торговец простить не мог. Хорошо же он пристроил доброго коня, прекрасную ткань! Франциск не желал возвращаться домой, и как-то раз, вооружившись дубиной и прихватив с собою друзей и родственников, отец его отправился в Сан Дамиано. Но поискав там и сям, он не нашел Франциска, а увидел лишь старика-священника, который вернул ему сумку, так и пролежавшую все время у окошка, и посоветовал идти восвояси. Пьетро ругался и бранился, но ему пришлось вернуться со своими близкими в Ассизи, хорошо хоть деньги вернули. А что до сына, он рано или поздно попадет в его руки, если не хочет умереть с голоду.
Отец и сын больше не понимали друг друга: один шел по мирскому пути, другой — по Божьему. Но мать, бедная мать, понимала сына, и тайно отправляла в Сан Дамиано слуг с посылками и весточками. Пусть уж старый священник получше укроет ее любимца! Франциск провел месяц в слезах и молитвах, он жил в пещере, но потом такая жалкая жизнь возмутила его: «Что же ты боишься, рыцарь Христов?»
Враг на этот раз не был изгнан, он пребывал не в людях, которые угрожали ему, но в его сердце, куда закрался страх перед насмешками и побоями.
«Вперед, вперед, во имя Христа! Не вооружен ли ты оружием Господа твоего?» Однажды он выбежал из пещеры и помчался в Ассизи, думая: «В первой же битве я пойму, стою ли я чего-нибудь. Если я должен проявить храбрость, лучше умереть, как верный долгу рыцарь, чем жить, как низкий трус».
Впервые показался он в Ассизи после того, как в нем произошла перемена, о которой говорил весь город. Он ушел, с товаром в мешке, а возвращался босой, в пыли, длинноволосый, отощавший, с покрасневшими глазами и спутанной бородой.