Заглянув сквозь щелку в двери хлева, она не сразу поняла, что предстало ее глазам. И вдруг ахнула. В свинарнике между двумя стойлами на коленях стоял брат Филиппе, раздетый до пояса, и хлестал себя кожаной плетью-шестихвосткой. По его спине текла кровь.

Распахнув дверь, Тереза вбежала в хлев и упала на колени рядом с ним.

— Брат Фелипе! Что вы делаете?

Похоже, он не слышал и продолжал пороть себя.

— Прекратите! — закричала она, схватив плетку и вырывая у него из рук. — Что вы делаете, брат?

Фелипе посмотрел на свою руку, повернул голову и взглянул на нее пустыми глазами.

— Тереза…

Увидев, как изодрана его спина, как покрывают ее шрамы от старых ран, она заплакала.

— Зачем вы делаете это?

— Я… хочу, чтобы Господь счел меня достойным.

— Я не понимаю! Если вы созданы вашим богом, то разве это не значит, что вы достойны? Неужели он создает недостойных существ?

Она протянула руку и нежно потрогала красные рубцы на его белой коже. Ей хотелось приникнуть к его спине и исцелить ее слезами, позволив своей любви пролиться на него, словно бальзам.

Фелипе начал всхлипывать. Как объяснить ей, что его душа жаждет экстаза? Он хотел иметь стигматы, которые были у блаженного святого Франциска. Хотел приручать голубей и проповедовать рыбам в море. Он мечтал о видении. Господь и Дева Мария явились святому Франциску и его спутникам, так почему они не приходят к нему?

Набрав воды из поилки, Тереза, насколько могла, промыла его раны. Она оторвала подол своей юбки и вытерла тканью кровь, аккуратно промокнув места, где вместо кожи было мясо. И не переставая плакала, сквозь слезы осматривая тело брата Фелипе.

Он продолжал стоять на коленях, принимая помощь, словно ребенок, его костлявая грудь содрогалась от рыданий.

Наконец, когда она смыла всю кровь и его кожа высохла, Тереза помогла брату Фелипе подняться и продела его руки в рукава серой робы, надев ее монаху на плечи и вернув ему более пристойный вид. Потом, в полумраке хлева, она заглянула ему в глаза и произнесла:

— Скажите мне, чего вы хотите, брат Фелипе.

Горло у него пересохло, голос дребезжал.

— Я ищу истинного блаженства.

— А что это такое?