– Почему не в Беларусь?
– Приказы не обсуждают.
– Там вам удача точно не помешает.
– Открывай!
Я распечатал вторую бутылку, но только разлил по половине стакана, как подполковник сказал:
– Разливай все. Награду обмоем.
Достав из коробочки орден и звездочки, я бросил их в стакан с водкой, затем опрокинул его в рот. Поставив стакан на табуретку, взял бутерброд с салом и стал медленно жевать.
Камышев выпил вслед за мной, потом впился зубами в помидор, какое-то время аппетитно его ел. Вытерев руки о газету, он как бы невзначай сказал:
– Не вижу в тебе радости, Звягинцев. Или ты не рад?
– Почему? Рад. Только устал я сильно за это время, товарищ подполковник, вот поэтому она как бы незаметна. И не столько физически, сколько душою, – оправдывался я чисто автоматически, при этом прекрасно понимая, что он мне не поверит.
В ответ Камышев криво усмехнулся:
– Вот-вот. А ты говоришь: зачем тебе обследование?
Он встал. Я вскочил за ним следом.
– На сегодня всё. Документы на тебя и направление в госпиталь лежат в канцелярии. Вопросы есть, товарищ лейтенант?
– Никак нет, товарищ подполковник.
Оказавшись в госпитале, я первым делом поинтересовался у своего лечащего врача, сколько мне предстоит лежать.
– Вы куда-то торопитесь, товарищ Звягинцев? – с легкой улыбкой поинтересовался у меня Валентин Сергеевич.
У него было лицо героя-любовника с правильными чертами лица, ухоженными усиками и аккуратной прической. Еще от него излишне сильно и резко пахло одеколоном.
– Не тороплюсь, но хотелось бы знать.
– Неделю. Потом вас осмотрит психиатр, профессор Думский, и даст свое заключение.