Гребанный эгоист все-таки уничтожил фею.

— Кто это сделал, Юля? Скажи мне! Я должен знать, какому мудозвону оторвать яйца.

Рука тянется к маске, и я срываю ее с лица.

Давай. Скажи ему. Раз решилась, то иди до конца, балеринка. Ты сильнее меня. Честнее, чем я. Ты всегда была лучше, чем я.

Юля кусает губы, а по щеке скатывается одна-единственная слеза. Она обхватывает живот одной рукой, а вторую поднимает так медленно, словно та ее больше не слушается.

— Это он, — произносит она. — Я беременна от него.

Платон шарит взглядом по залу, будто ослепший. Мама со странным всхлипом падает на один из стульев.

А я не сдвигаюсь ни на йоту.

Даже когда Платон все-таки срывается с места. Он бы отреагировал иначе, если бы не три недели, проведенных наедине с моей мамой. Если бы не эти «радостные» для него новости.

Но не только моя мама довела его до такого взвинченного состояния. Юля его единственная принцесса.

Не предпринимаю ни единственной попытки защититься, когда Платон выталкивает меня из ресторана и сбивает с ног. Все выученные блоки и попытки увернуться сейчас мне не нужны. Рефлексы отключены. Пришло время признавать свои ошибки.

Я бы не смог наказать себя лучше за то, как поступил с балеринкой, которая доверилась мне. Поэтому позволяю сделать это Платону. Он в своем праве.

Щекой я ощущаю холодные мокрые мощенные плиты. Спиной — как подтаявший снег забивается за шиворот, а что-то горячее стремительно разъедает глазное яблоко. Зрение тускнеет. В ушах тоже снег, поэтому я почти не слышу криков, визгов прохожих, свиста невесть откуда взявшегося патруля. Наверное, вызвали еще в ресторане.

Только дышу через силу. Слабыми неглубокими вдохами.

Смотрю в чернильное небо, разбавленное желтыми пятнами фонарей и искрами дождя. И так и не могу, не могу нормально дышать из-за огромного, раздувшегося как воздушный шарик, сердца.

В желто-черный пейзаж перед глазами врываются красно-синие всполохи. Люди в белых халатах переворачивают меня на бок, почему-то бьют по спине. И я кашляю, долго. Как будто пытаюсь выкашлять из себя это огромное сердце, часть которого теперь навсегда будет принадлежать Юле.

В мой оглохший мир вдруг врываются звуки. Обрушиваются лавиной, сметая на своем пути тишину. Плач, крик, сирены, вспышки телефонов, и только мое хриплое, царапающее горло дыхание стирает часть фраз.

— Чтобы я тебя больше не видел возле своей дочери!

— Платон, нет! Остановись!

— Юля, в машину. Быстро, я сказал!