— Ложью? — пресекаю его отповедь. — Если эти стены выстояли при твоем появлении, то и мое им нипочем.

— Убирайся, Гронский! И не думай, что я тебе это так просто с рук спущу.

— А я и не думаю. Я уверен, что так и поступишь. Забудь обо мне, Маяк, о моих долгах, обо всем.

— Ты мне что, угрожать удумал?

— Я все думал, Маяк, после того, как тебя с мамой в театре встретил, знает ли она, чем ты на жизнь зарабатываешь? Что в свободное от чтения молитв время с пацанами по крышам и подвалам гоняешь? И только сейчас понял. Не знает. Ни черта она о тебе не знает. А хочешь, я ей расскажу? Знаешь, каково это видеть в глазах твоей матери разочарование и отвращение, Маяк? Я многое могу тебе об этом рассказать.

— Ты не успеешь, Гронский. Я тебя заткну раньше.

Пять минут прошли. На пороге появляется Лука.

При виде него Маяк бледнеет.

— Не заткнешь, Маяк. Я не один все о тебе знаю. Так что советую сделать так, как я скажу. Посмеешь мне или моей семьей еще раз угрожать, и я тот час расскажу капитану Морозову о двойной жизни нашего уважаемого будущего раввина. Не разбивай сердце мамочке, Маяк.

— Все в порядке, Абрам? — выныривает из синагоги тот самый паренек и при виде нас с Лукой аж светится. — О, ты сам решил провести экскурсию нашим гостям из Израиля! Как здорово!

Маяк улыбается нервной кривой улыбкой. Но весь он будто сдулся. Плечи опали, брови застыли на лице в удивлении.

Я прекрасно знаю, что он чувствует сейчас. На том поле, на фоне залитого пожаром горизонта, когда он все построил так, чтобы сдать меня с потрохами Платону, я сполна ощутил эти яд и горечь поражения.

— Иди обратно, Хаим, — растеряно отвечает Маяк. — Я сам. Да. Я сам проведу наших гостей до выхода.

До калитки в воротах мы втроем идем молча.

Маяк замирает по ту сторону порога, пропуская нас с Лукой вперед. Любовно ведет пальцами по облупившейся краске на металлической калитке и кивает, словно все это время вел разговор с сам собой.

— А знаешь, я рад, что твоя взяла, Костя. Ты всегда был лучше многих других, и я рад, что хотя бы теперь ты стал по-настоящему ценить жизнь. Шаббат шалом. И убирайтесь вы двое, чтобы я вас больше никогда не видел.

Он закрывает калитку, а мы обходим синагогу. До центра с игровыми автоматами идем с Лукой быстро. Пальто нифига не греют. Лука непривычно погружен в свои мысли.

В темном помещении, где ярко мигают только неоновые лампы, нахожу кривозубого паренька, которому возвращаю наше снаряжение. Он, не отрывая взгляда от мигающего экрана, напяливает на себя обратно кипу и то самое «полотенце» с плеч Луки.

— Ты бы его хоть постирал, что ли, — замечает Лука. — Воняет жуть.

Но паренек с пейсами слишком занят азартной игрой на экране автомата. Судя по очкам на мониторе, он уже проиграл почти всю сумму, которую я ему предложил за одолженные костюмы.