— Всё зависит от того, насколько близко к зеркалу я подхожу. «Мой хороший», — говорю я, глядя на себя в зеркало. Редко можно встретить такого красавца, как я. А вот что касается творческих каких-то вещей, я, конечно, самоед. Самоед, рефлексирующий неврастеник. Переживаю, страдаю и сомневаюсь.
— Недавно режиссер Александр Молочников предложил тебе сняться в своем дебютном фильме «Мифы». (Интервью с Иваном Ургантом мы делали в 2016 году. —
— Пока я в кадр не вошел, это еще ничего не значит. Но если всё сложится, мы с тобой ведь оба будем там сниматься.
— Да, я уже готовлюсь к своему актерскому дебюту. Кстати, что ты мне можешь посоветовать как профессионал?
— Очень здорово, что именно за актерским советом ты пришел ко мне, потому что ты — журналист, чей вкрадчивый голос проникал в уши девяноста восьми процентов талантливых актеров в этой стране. Конечно, ты сделал несколько правильных вещей и не допустил ошибок: во-первых, ты не стал спрашивать совета у своего брата, во-вторых, ты не стал спрашивать у всех остальных, а в-третьих, ты спрашиваешь совета у меня. Так вот, Вадик, помни: нет ничего непоправимого, ты всегда можешь изъять все копии с помощью суда и сжечь их, если тебе не понравится. Если что, мы надавим административным ресурсом и закроем картину.
— Прежде чем картину закрыть, ее надо как минимум снять. Все-таки какой совет ты можешь мне дать?
— Никакого совета по поводу актерства. Стоит, наверное, прислушиваться к тому, что говорит тебе режиссер. По крайней мере, я всегда стараюсь это делать. Я не могу похвастаться такой широкой, большой актерской карьерой по некоторым причинам. Одна из которых: я и не искал особенно этой карьеры. Но тем не менее я жду, что найдется какой-то человек, который раскроет во мне этот закрытый, слипшийся бутон, и он распустится. Я верю, что в кино важно очень точное попадание человека в роль. Очень важно точное попадание в персонаж, в фильм, в канву, внутри которой он находится.
— У тебя были такие попадания?
— Мне кажется, люди, которые смотрят кино и видят меня на экране, всё равно помнят о том, кто я и где я.
— А может, и не надо ничего менять?
— Возможно, и не надо. У меня нет никакого страшного комплекса актера, потому что я, честно, к этой профессии отношусь очень скептически. Надо любить эту профессию, свято любить и посвящать этому жизнь, всего себя, невзирая на успехи или неудачи, невзирая на востребованность или невостребованность.
— Постой, ну ты же все-таки профессиональный актер. Окончил театральную академию в Питере.
— Я другое страшно люблю. Мне нравится, когда люди смеются в зале, мне нравится, когда смеются люди, с которыми я беседую, мне нравится создавать радостную, благоприятную атмосферу, чтобы люди вокруг больше улыбались.
— Скажи, ты всегда был лидером?
— Мне очень хотелось выделиться. Мне хотелось паясничать, поржать мне хотелось со всеми. Из-за этого много пробелов у меня в образовании, которые сейчас хотелось бы восполнить. Мне, например, хочется побольше разбираться в истории изобразительного искусства, истории мировой художественной культуры — мне вот сейчас это интересно, а тогда было наплевать. Недавно мы с женой Наташей были в Русском музее, где нам показали невероятного Малевича, Филонова, и это вызвало во мне эмоцию. А тогда, в школе, я плохо себя вел специально, чтобы выделиться. У меня даже такое прозвище было в школе — Выделение, потому что я всегда очень старался как-то себя проявить. Не в учебе. В десятом классе, например, я проколол нос.
— Смотрю на тебя — следов не осталось.
— На самом деле след есть. Моя жена лучше всех знает, где он, потому что она единственная из моих теперешних знакомых, кто видел меня с серьгой в носу. Ровно месяц я проходил так. Индустрия украшений для носа в 94-м году находилась в зачаточном состоянии. Поэтому я использовал самодельные украшения. Чего только я себе в нос не вставлял! Нос у меня ужасно болел. Но я так ходил, потому что мне очень хотелось выделиться.
— Что же такое произошло, если через месяц ты сказал себе решительное «нет»?
— Да я не знаю. Хотя нет, я знаю, что произошло. Резонанс как-то поутих. Да его, собственно, и не было. Просто все подумали: этот придурок себе еще и нос проколол — вот и всё. Через месяц я решил: да ну его — и стал ходить с сережкой в ухе. И долго ходил, наверное, года три.
— А в театральный институт ты пошел по инерции?