Он ничего ей не ответил. Эмри, изо всех сил стараясь справиться с охватившей её неловкостью, поменяла позу: легла на спину и положила голову ему на колени.
— Ты не против? — запоздало спросила она.
— Нет, — ответил он.
Но неловкость никуда не исчезла. Эмри протянула руку в сторону и, проведя ею по траве, нашла пальцами его ладонь. Её несколько удивило то, что Гения это не испугало: он покорно переложил свою руку так, как она того хотела. Он провёл рукой по её щеке и остановился на волосах.
Эмри закрыла глаза, и он продолжил рассматривать её мягкие скулы и широкие тёмные губы, выхваченные из темноты последними солнечными лучами. Его счастье было таким сильным, что тогда ему казалось: с ними никогда не произойдёт ничего плохого. Оно было настолько сильным, что в какой-то степени это ощущение передалось и Эмри, и все её тревожные мысли на время отступили, сменившись умиротворением.
В тот момент уже и она готова была поверить, что они всесильны и неуязвимы в своём счастье, что они наделены правом свободного выбора и что они смогут, откинув все мрачные истории, придуманные человечеством, воспользоваться этим своим правом, чтобы исправить ошибки, совершённые до них.
XXIV
— Люди вообще отвратительны, — афористически заметил Роулс, разглядывая основной блок, управляющий А-17. — Но к счастью, в наших силах это исправить.
Гений внимательно посмотрел на переводчика, чей пустой взгляд, как и скверная неудачная интонация, не выражал абсолютно ничего. Работать с сотрудниками под А-17 было тем ещё удовольствием. Но люди и правда были отвратительны, и по той самой причине доверять никому он не мог. К сожалению.
— Иногда мне кажется, — он выдержал небольшую паузу и встретился взглядом с Роулсом, — что вы меня попросту шантажируете. И «мне кажется» я добавил из вежливости.
Роулс рассмеялся.
— Ну, я бы не стал выражаться так грубо. Мы всё-таки много в чём похожи. Я просто не даю вам возможности совершить ошибку, вот и всё. Разве не тем же самым вы здесь занимаетесь? Всё-таки А-17 — самое совершенное, что было придумано в деле недопущения человеческих ошибок.
Роулс провёл рукой по корпусу системного блока, от чего Гений испытал лёгкий укол ревности.
— Я должен признать, что вы очень ловко спровоцировали Четвёртый сектор на нас напасть, — сказал он, глядя, как широкая ладонь главы Комитета по этике бесстыдно ползёт по его любимому изобретению. — Понятия не имею, как это можно провернуть, используя одни лишь слова. И знаете… это было не слишком любезно с вашей стороны, но это не значит, что я не оценил масштаба.
— Вот видите, мы отлично сработаемся, — с иронией в голосе ответил ему Роулс, по-прежнему не сводя глаз с собеседника. — Вряд ли кто-то ещё поймёт вас так же, как я. Мы занимаемся одним делом.
Выражение лица Гения сменилось на недоумевающее.
— Поймите же, — пояснил Роулс, — искусству заставлять людей делать то, чего они не хотят, куда больше тысячи лет. Наивно полагать, что А-17 — первый шаг на этом длинном и тернистом пути, — тут он не удержался от улыбки. — Но это не значит, что я не оценил масштаба. Напротив — я всегда предпочитаю смотреть на вещи здраво. И я, пожалуй, единственный во всём нашем несчастном, обречённом мире, кто действительно может понять ваше изобретение.
Он убрал руку с А-17 и без всякого приглашения сел в синее кресло Эмри. Гений не знал почему, но поведение Роулса вовсе не показалось ему развязным. Наверно, он был слишком хорошим собеседником.
— Когда все эти комитетские психи бегают вокруг меня с криками о том, насколько ужасно ваше изобретение, потому что оно позволяет манипулировать сознанием людей, мне хочется сказать им: «Помилуйте, не тем ли всю историю занимались государства, ну а теперь не тем ли занимаются абсолютно все корпорации мира? Не этим ли самым занимается комитет?» Вот что видят другие. Таков уровень понимания большинства. Но я вижу больше, гораздо больше. Всю свою жизнь, с самого детства я наблюдаю спектакль, нелепое цирковое шоу на тему непроходимой человеческой глупости — и вот за окнами уже две тысячи восьмидесятый год, где наши космические путешествия? Где наша цветущая, благоденствующая планета? Где, в конце концов, торжество прогресса и разума? И чем больше я задаюсь этими вопросами, тем больше моя уверенность: главное и единственное препятствие этому — порочная человеческая сущность. И ведь идея, лежащая в основе А-17, так проста — уничтожить это препятствие.
Гений, казалось, пропустил его слова мимо ушей. Он сидел вполоборота к Роулсу, глядя на лимонный сад за окнами. Роулс откинулся на мягкую спинку старого кресла и обхватил руками узкие деревянные подлокотники.