Женька слабо царапалась, но бандитка уже нашла то, что искала, утихомирилась, оставила курточку в покое. В дверь долбили в четыре руки. Галочка спряталась и дрожала под подушкой. Шкаф отползал, дерево трещало, но ручка не поддавалась. Кошмарная гостья каким-то образом закрепила или заклинила дверной замок, хотя Женечка со своего места видела – никакого замка нет. Эта двустворчатая дверь вообще никогда толком не закрывалась, створки свободно распахивались в обе стороны, чтобы могла проезжать каталка.

– Охрана где? – голосили в коридоре, потом донеслись мужские голоса: – Полицию зовите!

– Перо для ваших чернил, – гостья умоляюще плюхнулась на колени, – вы называете это родимым пятном. Прошу вас, мы проделали трудный путь…

В голове Женьки что-то сверкнуло, точно разбился елочный шарик. Внезапно она вспомнила – чернильница! То есть никакая не чернильница, а коричневая, странная такая штука, словно бы из очень твердого дерева, шершавый многогранник в бархатном мешочке, он хранился в маминой шкатулке под замком. Но папа… еще до того, как попасть в тюрьму, он называл эту вещь чернильницей, хотя чернила там наливать было некуда. Сидел как-то папа пьяный, тыкал в ту штуковину сигаретой, вспоминал маму и плакал.

– Когда к нам переехала Наташа, они с отцом поругались, и шкатулка… чернильница, она куда-то делась, – выдавила Женька.

– Куда-то делась? – женщина поморщилась, скороговоркой пробормотала несколько чужих слов. – Как можно терять самое важное, родовую память? Кто такая Наташа?

– Это папина… у папы тогда завелась новая жена.

– Жена? Эта женщина… вы уверены, что она все выбросила? Отвечайте, сударыня, это важно!

– Не знаю. Я всегда думала, что это… – Женьке стало вдруг стыдно, – что это подставка под чайник… тяжелая. А кто вы такая? Вы знали мою маму? Вы не можете здесь командовать.

– Вестник, малыши Привратника уже здесь, – тонко сказал рюкзак. – Они взяли след.

– Вы знаете, где живет эта Наташа? – наклонилась Ольга, и снова стала похожа на кошку.

– Ну… там и живет, где мы жили, за городом. Только теперь она там с новым мужем. Но она… она все захапала, и ничего не отдаст.

– Не отдаст? – усмехнулась гостья. – Молю вас, собирайтесь. Солнце не стоит на месте! – Женщина одним движением выдернула из Женечки иглу, оттолкнула капельницу, вытащила из-за пазухи пакет с серым, излишне волосатым свитером и такими же, как у нее самой, просторными грубыми брюками. – И прекратите задавать нелепые вопросы. Ваша соседка умрет, это верно. Но на ваш счет имеется иная вероятность. Если мы успеем.

В открытую дверь вовсю дубасили, Галка хныкала. Шкаф трещал, но не поддавался. До Женьки внезапно дошло, что трещит вовсе не шкафчик и не дверь. Сестры и дежурный врач ломились с той стороны прямиком в стену. Они не замечали, что вход рядом. Или видели привычную дверь совсем в другом месте! Хлипкая некапитальная перегородка скрипела и гнулась, при каждом толчке по бежевой краске бежали трещины.

– Я не знаю никакую Ле… Леопольдину… – выдавила Женька, зажимая струйку крови на локте. И тут же едва не поперхнулась. Откуда-то из памяти всплыла девичья фамилия бабушки, непонятная, то ли шведская, то ли немецкая. Похожая на Карлсона, живущего на крыше. И еще. Женька почти вспомнила, где раньше видела загадочный «компас». И то, что она вспомнила, было таким странным и нелепым…

– Евгению-Леопольдину, – поправила женщина, не слишком ловко запихивая Женькины ноги в короткие сапожки, тоже весьма странные, сморщенные, без каблуков, с острыми носами, – Наша ошибка состояла в том, что мы искали среди законнорожденных… Ваша прабабка была побочным ребенком. Можете гордиться, в ваших жилах течет кровь основателей Храма… Прекрасно, все сходится! – женщина закончила с обувью, быстро пошуровала в компасе, затем дернула молнию на рюкзаке. – Если вы не верите мне, послушайте Оракула.

Рюкзак распался надвое. Свитер в руках вдруг стал негнущимся и тяжелым. Женечка вдохнула, чтобы закричать, но воздух в легких превратился в густой песок.

Женька замычала от ужаса.