Пролог

Будущие герои – защищаться или спасаться?

Если смотреть с высоты, можно было принять маленький городок с поблескивавшим за́мком, пастельными домами и городскими пейзажами леденцовых расцветок за сказочное королевство. Основанный в IX веке, Бендзин был первым возведенным здесь городом-крепостью[25], призванным охранять древний торговый путь между Киевом и Западом. Ландшафт Бендзина, как и многих польских средневековых городов, особенно в лесных краях, был великолепен. Зеленые просторы не располагают к мыслям о раздорах и смерти, нескончаемых сражениях и суровых приказах. Тому, кто видел его издали, никогда бы и в голову не пришло, что этому королевскому городу, увенчанному золотистой башней, суждено вскоре стать эмблемой истребления еврейского народа.

Расположенный в области Заглембье, Бендзин столетиями был домом для евреев. Они работали и процветали в этих местах с 1200-х годов. В конце XVI века король пожаловал бендзинским евреям права иметь собственные молельные дома, владеть недвижимостью, заниматься торговлей безо всяких ограничений, забивать животных и продавать алкоголь. Более двухсот лет, пока платили налоги, евреи находились под защитой и наладили крепкие торговые связи. В XVIII веке город перешел под суровое прусское, а потом русское правление, но местные оказывали сопротивление иностранной колонизации и защищали свое польско-еврейское братство. В XX веке начался быстрый подъем экономики, были открыты современные школы, и Бендзин стал одним из центров развития новых философско-политических систем, особенно социалистических. Воплощение новых идей на практике привело к бурному и плодотворному внутреннему конфликту, в котором участвовали еврейские политические партии, профессура и пресса. Как и во многих других городах по всей стране, процент еврейского населения рос, и оно затейливо вплеталось в ткань повседневной жизни. Жители, говорившие на идише, составляли значительную часть населения здешних мест; в свою очередь, Заглембье стало неотъемлемой частью их культуры.

В 1921 году, когда Бендзин называли «Иерусалимом Заглембья», евреи владели 672 местными фабриками и мастерскими. Почти половина[26] всех бендзинцев были евреями, и значительное число среди них – людьми обеспеченными: врачами, юристами, торговцами и хозяевами производственных предприятий. Они представляли собой группу либерально настроенных светских людей умеренно социалистических взглядов, которые посещали кафе, имели домики в горах, любили джаз, танцевальные вечера, где исполняли танго, катание на лыжах и чувствовали себя европейцами. Рабочий класс и религиозные евреи тоже процветали; у них были десятки молельных домов и широкий выбор партий, представителей которых выбирали в местный Еврейский совет. На муниципальных выборах 1928 года было представлено двадцать две партии, семнадцать из них являлись еврейскими организациями. Заместитель мэра Бендзина был евреем. Разумеется, эти евреи и не предполагали, что динамично развивающийся мир, который они построили, вскоре будет разрушен до основания – или что им придется бороться за свое наследие и свои жизни.

В сентябре 1939 года вторгшаяся немецкая армия захватила Бендзин. Нацисты сожгли величественную городскую синагогу в романском стиле, гордо доминировавшую в архитектурном ансамбле, построенном у подножия за́мкового холма, потом убили десятки евреев[27]. Три года спустя двадцать тысяч евреев со звездой Давида на нарукавных повязках[28] были принудительно переселены в маленький соседний городок, где в крохотные хибары и общие комнаты загоняли по несколько семей. Люди, веками жившие в относительном мире, процветании и общественном согласии, носители многовековой культуры, были втиснуты в несколько неопрятных кварталов. Бендзинская община получила новое местожительство. Мрачное и сырое. Гетто.

Заглембские гетто были одними из последних в Польше, подвергшихся «ликвидации», гитлеровская армия добралась сюда на последней стадии своего «окончательного решения»[29]. Многие жители гетто имели разрешение на работу, их предпочитали посылать на принудительные работы на немецких оружейных заводах и в мастерских, вместо того чтобы сразу отправлять в лагеря смерти. В Бендзине все еще действовала почтовая связь, и гетто имели контакты с Россией, Словакией, Турцией, Швейцарией и другими, «неарийскими», странами. И даже в таких мрачных местах возникали ячейки еврейского Сопротивления.

Посреди скучившихся домов, в атмосфере паники, постоянной тревоги и террора, существовало особое здание. Постройка, которая сохраняла свою крепость не только благодаря прочному фундаменту (вскоре она будет покоиться над подземными бункерами), но главным образом благодаря своим обитателям, их уму, сердцам и силе. Тут располагался штаб бендзинского отделения еврейского Сопротивления. Сопротивление выросло из философии Рабочего сионистского движения, пропагандировавшего еврейское представительство в органах власти, работу на земле, социализм и равенство. «Товарищи» взросли на уникальной «диете», сочетавшей физический труд и расширение прав и возможностей женщин. Такова была центральная идея молодежного движения «Свобода».

В феврале 1943 года гетто накрыл страшный холод, воздух казался тяжелым, как свинец. Шумные обычно жилища местной общины стояли притихшими. Бурная деятельность «Свободы» в области культурных программ – языковые курсы, музыкальные концерты, семинары на тему «Сердце и земля» – приостановилась. Не слышно было ни песен, ни вообще голосов.

Реня Кукелка, восемнадцатилетняя еврейка, начинающий боец подпольного движения Сопротивления, вышла из прачечной и направилась на собрание, проводившееся за огромным столом в полуподвале, где разрабатывались самые важные планы. Место было ей хорошо знакомо.

– Мы получили несколько паспортов, – объявил Гершель.

Все ахнули. Это были «золотые билеты» на выезд из Польши, на жизнь.

Нынешний день был днем принятия решений[30].

Фрумка Плотницкая, девушка с темными глазами и густыми бровями, стояла у торца стола. Родившаяся в Пинске в бедной религиозной семье, она присоединилась к движению, еще будучи застенчивым подростком, и благодаря своей врожденной серьезности и аналитическому складу ума быстро завоевала лидирующее положение. После начала войны она стала одним из руководителей подполья.

Гершель Спрингер, другой руководитель бендзинского «отряда», сидел на противоположном конце стола. Всеми обожаемый, Гершель обладал «таким зарядом еврейского национального характера»[31], что мог завязать откровенный разговор с любым человеком, у которого были общие с ним корни: от водителя грузовика до мясника, вникая в их самые обыденные дела. Его теплая простецкая улыбка производила умиротворяющий эффект, противодействовавший разрушению, творившемуся вокруг; омерзительное гетто с каждым днем обезлюдевало все больше, становясь эхом пустоты.

Реня заняла свободное место между ними за столом вместе с другими молодыми людьми.

Она часто ловила себя на том, что застывала, потрясенная, не в силах поверить в реальность. За каких-то несколько лет она превратилась из пятнадцатилетней девушки, имевшей любящих родителей и шесть братьев и сестер, в сироту, даже не знавшую, сколько ее братьев и сестер еще живы и где могут находиться. Реня бежала по полям, усеянным трупами, вместе со всей семьей. Потом – совершенно одна. За несколько месяцев до того она на полном ходу спрыгнула с поезда и выдала себя за польскую крестьянку, ей удалось устроиться служанкой в полунемецкую семью. Для прикрытия она попросила, чтобы они брали ее с собой в церковь, но в первый раз дрожала там от страха, не зная, где встать, куда сесть, как креститься. Девочке-подростку приходилось быть актрисой, причем играть постоянно. Главе семейства она нравилась, он хвалил ее за чистоплотность, трудолюбие и даже образованность. «Разумеется, – выдавала свою полуложь Реня, – я ведь из культурной семьи. Мы были богаты. Только когда мои родители умерли, мне пришлось заняться физическим трудом».

С ней хорошо обращались, но, как только сумела тайно вступить в контакт с сестрой Сарой, Реня сразу решила, что должна быть с ней, единственной родственницей, оставшейся от ее семьи. Сара организовала все, чтобы Реня могла тайком перебраться в Бендзин, где работала ячейка «Свободы», к которой она принадлежала.