Что до меня, я намеревался завершить свой период работы над «Лигой Справедливости Америки» вместе со столетием. «Невидимки» тоже планировалось закруглить в 2000-м, и я рассчитывал опять создать себя заново, в пандан переменам погоды. Мне было почти сорок, я был бодр как никогда и хотел подготовиться: я предчувствовал, что после победы лейбористов на выборах, смерти принцессы Дианы и начала 23-го цикла обстановка посуровеет.
Я также только что познакомился со своей будущей женой Кристан – потрясающей мозговитой блондинкой, которая, собираясь в паб, одевалась под Барбареллу, работала корпоративным страховым агентом и читала Филипа К. Дика. Мы снова встретимся и сможем быть вместе лишь спустя три года, но жребий уже был брошен.
Поехав в Венецию, я впервые в жизни купил себе настоящий костюм («Донна Каран»), и мне посоветовали взяться за ум. В 23-м цикле, по всей видимости, предпочтительны были элегантный пошив, рекламный жаргон и мотивационные речи, а не рубахи с фрактальными узорами и обдолбанная психоделия. Все равно в глубине души я всегда оставался скованным пресвитерианцем. Мне так и не удалось вернуться в сияющий мир, увиденный в Катманду, и я заподозрил, что причина проста – я уже там. Я почти не сомневался, что «проснусь» там в момент смерти, – так геймер отрывается от экрана, где его аватар истекает кровью на полу, и вдруг соображает, что он дома, в безопасности, и был дома всю дорогу.
«The drugs don’t work, they just make you worse», как пела группа
Я попытался в общих чертах обозначить следующий тренд, выведя на страницах «Лиги» суперкоманду «Ультрамарины» на содержании у военных, которую Дядя Сэм сколотил, дабы держать под контролем Лигу Справедливости, в случае если их интернационализм поставит под угрозу военную безопасность США. К концу истории Ультрамарины откололись от своих казначеев и присоединились к группе единомышленников, героев
НАСТОЯЩИМ СУПЕРБИЯ ОБЪЯВЛЯЕТ О НЕЗАВИСИМОСТИ ОТ ЛЮБЫХ ГОСУДАРСТВ И ОТКРЫВАЕТ ВОРОТА СУПЕРВОИНАМ СО ВСЕХ КОНЦОВ ЗЕМЛИ. МЫ НАМЕРЕНЫ СЛУЖИТЬ УПРЕЖДАЮЩИМИ ГЛОБАЛЬНЫМИ МИРОТВОРЧЕСКИМИ СИЛАМИ. ЕСЛИ ПРИДЕТСЯ, МЫ БУДЕМ УБИВАТЬ. ЕСЛИ ПРИДЕТСЯ, МЫ ВАМ СООБЩИМ. ТЕРРОРИСТЫ, ДЕСПОТЫ, ПОРОЧНЫЕ БИЗНЕСМЕНЫ… ПЕРЕД ВАМИ МЕЖДУНАРОДНЫЙ КОРПУС «УЛЬТРАМАРИН». ПРЯТАТЬСЯ НЕГДЕ.
Вышло так, что я почти в точности описал, каким станет следующий крупный поворот в развитии концепции супергероя.
Между тем я готовился встречать дух наступающего времени, по четвергам после Джона Пила[258] слушая мрачный, великолепный, бэд-триповый
Я достиг пределов своего отщепенства, но устал от секса на одну ночь, алкоголя, наркотиков и карусели свиданий.
Пора было посерьезнеть.
Глава 20
С уважением к «власти»
Мне так понравилась Гипотеза Сехмет, что я решил ее проверить – создать супергероя специально под спрогнозированное Иэном Спенсом «штурмовое» поколение «имперской» молодежи: панковского, пуританского, подросткового супергероя, который вновь подсоединит меня к моим корням. Я размышлял, а история маршировала себе вперед, и мой друг Уоррен Эллис поймал молнию в бутылку, запустив первый и лучший штурмовой комикс, озаглавленный – по-имперски – «Власть», чья элементарная киношность и умно просчитанное развитие архетипа команды Лиги Справедливости, переоборудованного и переоснащенного в расчете на миллениум «Матрицы», указали путь вперед на следующее десятилетие. В команду входили Аполлон и Полуночник – прозрачные аналоги Супермена и Бэтмена и вдобавок любовники-геи.
ДАВАЙ Я ТЕБЕ ВСЕ ОБЪЯСНЮ. Я ЗНАЮ ТВОИ ОСОБЫЕ СПОСОБНОСТИ. Я ВИЖУ, ГДЕ ЧТО УЛУЧШЕНО. Я УЛАВЛИВАЮ ЭЛЕКТРИЧЕСКИЕ ИМПУЛЬСЫ У ТЕБЯ В МОЗГУ. Я ЗНАЮ, КАКИЕ ТЫ ГОТОВИШЬ ХОДЫ. Я УЖЕ МИЛЛИОНОМ РАЗНЫХ СПОСОБОВ ВОСПРОИЗВЕЛ НАШ БОЙ У СЕБЯ В ГОЛОВЕ. Я МОГУ НАНЕСТИ УДАР, И ТЫ ДАЖЕ НЕ УВИДИШЬ КАК. Я – ТОТ, КЕМ МЕЧТАЮТ ВЫРАСТИ СОЛДАТЫ. Я – ТОТ, КОГО ВИДЯТ ДЕТИ, ВПЕРВЫЕ ВООБРАЖАЯ СМЕРТЬ. Я – ПОЛУНОЧНИК. ПОСТАВЬ РЕБЕНКА НА МЕСТО…
Так Полуночник обращается к террористу-сверхчеловеку во втором выпуске «Власти». В реальной жизни любой противник начал бы зевать посреди третьей фразы, а на четвертой открыл бы огонь – хотя бы для того, чтобы Полуночник наконец заткнулся. В супергеройском комиксе это наглое заявление о намерениях и возможностях приносило невероятное удовлетворение и звучало лирическим мачистским стаккато. Перед нами были комиксы как поп-музыка, и реализма иллюстраций, характеров и ситуаций как раз хватало, чтобы смотрелся он современным, просвещенным и крутым.
В 1984-м, когда я познакомился с Уорреном Эллисом, он был тощим как фитиль, пылким и умным подростком, никогда не упускавшим шанса потусоваться в баре после ярмарки комиксов в Вестминстер-холле. У меня в той среде друзей толком не было, и я всегда был благодарен Уоррену за то, что он замечал, как я призраком витаю под колонной. Его ранние стрипы – «Доктор Смерть, Человек Жизни», к примеру, – были яркими диковинами, но к концу восьмидесятых он стал известен как комментатор, интервьюер и журналист – в распущенном стиле Ника Кента[260] пополам с Хантером Томпсоном – в бурлящей сети комиксовых фэнзинов, которая критиковала, вела хронику и документировала новое британское движение. У Уоррена имелось мнение обо всем на свете, и он умел завернуть фразу, но, что важнее, его беллетристика была не хуже, а может, и лучше его колонок.
Во многом Эллиса можно считать самоочевидным духовным наследником Майкла Муркока и Харлана Эллисона или Нормана Спинрэда, М. Джона Харрисона и британских фантастов поколения «New Worlds»[261]. Эллис специализировался на фантастике с уклоном в готику и оживлял свои работы скабрезным остроумием и мизантропической манерой выражаться, доведенной до совершенства на поприще критики.
Я потерял Эллиса из виду в девяностых, когда он работал на «Марвел», которая использовала его как идеологический противовес Курту Бьюсику и заказала ему зеркальное отражение «Чудес», ядовитые «Руины». «Чудеса» прославляли зарю героического наследия, «Руины» же изображали альтернативную версию вселенной «Марвел», где все пошло наперекосяк и почти все умирали от рака или торговали гниющими телами пропитания ради.
«Бог найден мертвым в космосе» – такой заголовок сопровождал изображение газетной фотографии, на которой величественный космический бог Галактус, придуманный Кирби, дрейфовал на окраинах пустоты.
«Руины», как «Реквием по мечте» Даррена Аронофски, были так мрачны, что даже смешны, но когда они вышли, меня уже тошнило от этой разновидности претенциозного пессимизма, и я вычеркнул Эллиса как очередного профессионального плакальщика: мне было не до них, моя жизнь полнилась наркотиками, танцами и гедонизмом путешествий. Я не обращал внимания на прочие его работы в девяностых и упустил момент, когда он сбросил угрюмость и аккуратно сконструировал рабочую модель комикса новой эпохи.