16. Тайник

Еще через несколько секунд он с улыбкой вошел в комнату. Но улыбка эта тут же застыла, потускнела и медленно исчезла. Теперь он смотрел серьезно, даже чуть печально. Разглядывал Дашу, прислоненную к дверце шкафа лопату, валявшийся чехол, рассыпанные по полу документы.

Пауза затягивалась, становилась нестерпимой.

Она собралась с духом, прокашлялась, чтобы хоть чуть-чуть освободить горло.

— Кирилл, я тебя однажды спрашивала, но хочу спросить еще раз. Что случилось с твоим ухом?

— Вот оно что, — вздохнул он. — Я знал, что мы рано или поздно к этому вернемся. Ладно, сядь, я тебе все объясню.

Она послушно уселась обратно на постель.

Он разместился напротив, в кресле, не спеша достал сигареты, закурил.

— Понимаешь, в чем дело… Я не хотел тебе говорить, потому что это все очень странно, даже как-то дико звучит. После того как я показался в театр, Рогова пригласила меня в свой кабинет на разговор. Засыпала комплиментами, предложила сделать квартиру в центре, наобещала бог знает чего. А потом вдруг стала приставать ко мне, представляешь? Целоваться полезла, ну и прочее. Режиссер, говорит, это как врач, доверься ему полностью. Я совершенно не знал, как себя вести. Все-таки худрук, я от нее в полной зависимости. Тем более она мне сразу главную роль предложила, то, о чем я мечтал…

В общем, я сижу в полной растерянности, судорожно думаю, что делать, как ее успокоить, чтобы не обидеть, чтобы дать понять, что для меня она не женщина, а режиссер, и тут чувствую дикую боль. Я за ухо схватился, там кровь ручьем льется. И я смотрю, она что-то жует такими, знаешь, окровавленными зубами! Я даже не сразу сообразил, что произошло. Короче, откусила она мне мочку. И проглотила. Я в полном шоке. А она, знаешь, как ни в чем не бывало… Сказала, что искусство требует жертв. Продезинфицировала мне ухо… Ну и все. Больше мы ни разу к этому не возвращались. Как будто ничего не было. Мне долго пришлось это в себе перебарывать, чтобы нормально репетировать. Я ведь поначалу смотреть в ее сторону не мог…

Но я справился, преодолел себя. Работа есть работа… Терять такой театр из-за этой истории было бы глупо. Но, конечно, это все во мне осталось. Я потому и на панихиду не очень хотел идти. Но теперь я ее прощаю. У каждого большого таланта свои причуды. Вот, собственно, и все. Теперь твоя душенька спокойна?

Он замолчал, глубоко затянулся, выпустил дым.

— Я звонила в театр, — бесстрастно сказала Даша. — Ты там никогда не работал. Тебя не взяли. Зачем ты мне врешь? Что все это значит? Я не понимаю…

Она осеклась, увидев, какую реакцию вызвали ее слова.

Кирилл необыкновенно побледнел, глаза его уставились куда-то в пространство, словно остекленели.

— Ты что, Кирилл? — испугалась она.

Он не отвечал, по-прежнему смотрел в одну точку. Лицо его потеряло всякое выражение, стало совсем пустое.