– Не врёшь?

Кузьма быстро и многократно отрицательно замотал из стороны в сторону головой.

– Ладно, верю. И не стоит так резко болтать головой… Она отлететь от тебя невзначай сможет… Я, после такого твоего признания, хотел бы и другой вопрос задать тебе, но, если ты, как мне показалось, немой и не можешь говорить, попробуем с тобой разговаривать по-другому. Умеешь по-русски читать и писать?

Кузьма вновь утвердительно кивнул в ответ.

– Понял, умеешь. Это хорошо. Карандаш и бумагу мне быстро, – крикнул приказным тоном мужчина.– Приказ был мигом исполнен. – Значит так, дорогой мой человек, – растянуто вежливо обратился он к Кузьме, – я буду письменно спрашивать, а ты мне будешь письменно отвечать. Первый вопрос у меня такой. – Мужчина взял карандаш и большими буквами написал на бумаге: «Кто тебе этот человек, изображённый в газете?»

Кузьма в ответ коряво, но большими тоже буквами, написал: «Папа».

Прочитав это одно только единственное слово, мужчина выпрямился, расправив плечи, и с улыбкой, полной доброты и уважительной нежности, но с огромным удивлением протянул: – Вот даже как…

Сделав длинную паузу, он встал и прошёлся по камере, исподлобья поглядывая на всех в ней присутствующих. А потом вдруг громко, тоном, не терпящим неповиновения, провозгласил медленно, чётко и ясно:

– Значит так, аудитория! Моё слово такое. Кто его обидит или даже плохо на него посмотрит, будет иметь дело лично со мной. И тогда я того без объяснений моментом изничтожу! Так что мокрого даже места от него не останется.

А потом, широко улыбаясь, он подошёл к Кузьме и, обняв его по-отцовски за плечи, сказал:

– Парень, поверь мне, что теперь тебя здесь никто не тронет. Твой папа и уважаемый так же мной Валентин Николаевич на зоне не раз меня выручали, так что я по жизни их должник. Ко всему ещё прочему, твой отец терпеливо меня рисовать учил. На днях я узнал, что он опять на нарах оказался. Вот мне и захотелось с газеты его портрет нарисовать. На зоне он меня, как и многих, изобразил таким, каким я был в молодости, за что спасибо ему огромное. Твой папа – хороший художник с большой буквы… А так же добрый по жизни мужик, – поведал мужчина и неожиданно спросил: – Ты с ним долго в тайге был?

Парень внимательно посмотрел на своего «защитника», но вместо ответа всего лишь молча улыбнулся. Не добившись ответа, мужчина тоже улыбнулся и, хлопнув его слегка по плечу, произнёс:

– Всё ясно… Ты в осторожности своей вылитый отец. Обо всём подробно и молча одними глазами можешь рассказать. Извини за такое сравнение с юмором с твоим папой. Обещаю, что больше не буду мучить тебя вопросами и допытываться правды. Потому что вижу, что ты не врёшь. Я и без этого теперь поверил, что он – твой папа, хотя вы и разных с ним национальностей. И скажу, почему я тебе верю. Просто, дело в том, что ты – как и твой папа, а также уважаемый мной Валентин Николаевич, который однажды спас меня – когда говоришь с кем-либо даже взглядом, то голос от сердца идет и без всякой там фальши. Сколько на зоне я их знал, они никогда мне не лгали, глядя мне в глаза… Не туманили мне глаза. И поэтому я по твоим зрачкам вижу, что ты тоже честно на меня смотришь – прямо и открыто, с влажными от жизненных страданий глазами, отчего я даже своё отражение вижу, как в зеркале, в них. Понимаешь, не многие так смотрят. В основном все начинают напускать туман сразу себе на глаза, надеясь таким образом скрыть ложь. Нагло глядя при этом тебе в глаза, они клянутся многократно в честности. Хорошо, что ты берёшь пример в честности от своего папы и моего на зоне спасителя – Николаича. А хотя, может, это всё у тебя в крови ещё с рождения было. Кстати, вот ты когда так улыбаешься, сразу, глядя на тебя, жить начинает хотеться. Так что, наш дорогой друг – китаец, живи в наших апартаментах спокойно, сколько тебе хочется, и ничего не бойся. А в ответ на это улыбайся побольше, чтобы у нас от твоей улыбки жить постоянно хотелось здесь. Тебя, наверное, удивило, что я тебя китайцем назвал. Видимо, попал «в точку». Понимаешь, у меня один знакомый был, и он по-национальности китаец. Вы как-то и чем-то по лицу очень похожи с ним. Тот тоже, как и ты, всегда улыбался, но не так красиво, как ты. Вот почему я догадался, что ты китаец, – объяснил мужчина и, перейдя на другой лад, решил завершить основную часть разговора наиболее доверительно:

– И посему, после нашего знакомства и после моей торжественной речи, я и всё остальное в этих покоях здешнее местное население остаёмся с добрыми намерениями к тебе и приступаем к более тесной дружбе между нами: просим, так сказать, к нашему шалашу, как говорят у нас на Руси.

Он улыбнулся своей гостеприимной улыбкой всем присутствующим в камере, как бы приглашая всех к столу, отчего все пришли в хорошее настроение.

– Только, уважаемый гость, не обессудь за такое скромное угощение, как говорится, чего Бог послал. Что смотришь? – заметив робкий взгляд парня, обратился он к Кузьме. – Вливайся, давай, скорее к нам и садись живо с нами, попотчуем тебя. А там, как говорят у нас в Одессе, далее «будем посмотреть», как тебе затем помочь уют создать. Видно, что устал ты очень в этой непредсказуемой земной людской жизни, хотя и виду не подаёшь, что у тебя на самом деле на душе творится. Думаю, тебе и ему – твоему папе – в тайге, ой, как доставалось, потому что тайга – это суровый и очень опасный край. Я от души рад за Художника, что у него такой сын вырос. И ещё раз поэтому повторяю, живи здесь в полном комфорте и знай, что мы тебя даже пальцем не тронем, – после этого он снова по-отечески приобнял парня и, ободряюще похлопав его по плечу, добавил: – Такие, как ты… В наше время редкость…